Но среди завываний ветра, стонов раненых, грохота падающей черепицы, камней и обломков дерева я
не надеялся расслышать ее слова.
Я бросился к церкви и, оказавшись внутри, стал лихорадочно искать ступени. Инквизитор Лувье тоже искал их и нашел раньше меня,
устремившись наверх.
Я неотступно бежал вслед за ним, видя у себя над головой полы его черной сутаны и слыша стук его каблуков. Ох, Стефан, если бы у
меня был кинжал… Но кинжала у меня не было.
Когда мы достигли крыши, он рванулся вперед, и я увидел, как худенькое тело Деборы падает вниз. Подбежав к краю, я взглянул на
паривший внизу хаос… Дебора лежала неподвижно, разбившись о камни. Ее лицо было обращено вверх, одна рука подпирала голову, другая
безжизненно лежала на груди. Глаза ее были закрыты, словно она спала.
Увидев ее, Лувье выругался и закричал:
— Сожгите ее, тащите ее тело на костер.
Но напрасно: отсюда его никто не слышал. Он оцепенело обернулся, намереваясь, видимо, спуститься вниз и руководить сожжением, и
тут увидел меня.
На лице инквизитора застыло выражение недоумения и беспомощности, когда я, ни секунды не колеблясь, изо всех сил толкнул его в
грудь, чтобы он, качнувшись назад, свалился с крыши вниз.
Этого, Стефан, никто не видел. Мы находились в самой высокой точке Монклева. Никакая иная крыша не достигала высоты крыши собора.
Даже со стороны замка эта часть не была видна, а находившиеся внизу и подавно не могли видеть меня, поскольку, нанося удар, я был
заслонен телом самого Лувье.
Даже если я и ошибаюсь насчет возможности увидеть меня, все равно меня никто не видел.
Я немедленно отошел от края крыши и, убедившись, что больше никто не подымался вслед за мной наверх, спустился по ступеням и
покинул собор. Неподалеку от входа лежал сброшенный мною Лувье. Как и Дебора, инквизитор был мертв. Его череп был разбит, оттуда
текла кровь. Глаза инквизитора были открыты, а на лице застыло то тупое и глупое выражение, которого почти никогда не увидишь на
лицах живых людей.
Не берусь сказать, сколько продолжалась эта заваруха, но когда я достиг церковных дверей, она начинала стихать. Может, все
длилось не более четверти часа — ровно столько, сколько это чудовище Лувье отмерил Деборе для смерти на костре.
Стоя в тени церковного входа, я видел, как площадь наконец опустела. Последние уцелевшие жители карабкались, перелезая через тела
погибших, которые теперь запрудили боковые улицы. Я видел, что становится светлее. Буря проходила. Я молча стоял, глядя на тело моей
Деборы, и видел, как теперь у нее изо рта льется кровь и ее белая одежда покрывается красными пятнами.
Прошло немало времени, прежде чем на площади появилось множество людей, осматривающих тела погибших и раненых, которые стонали и
молили о помощи. Раненых подбирали и уносили. Хозяин постоялого двора вместе с сыном выбежали наружу и склонились над телом Лувье.
Хозяйский сын увидел меня, подошел и с громадным волнением сообщил, что приходский священник и мэр погибли. Вид у парня был
дикий, словно он не мог поверить, что остался в живых и своими глазами видел случившееся.
— Я же говорил вам, что она была великой ведьмой, — прошептал он.
Стоя и глядя на тело Деборы, мы увидели, как на площади появились вооруженные стражники, поцарапанные и с очумелыми лицами. Ими
командовал молодой церковник с кровоточащим лбом. |