Он поцеловал ее на прощание, хорошо сымитировав чувство… Было здорово, что его одиночество вернулось к нему, а как только он вышел на улицу – и усилилось. Он полетел к Максу Абрамсу.
Командующий сидел в своем офисе, выясняя кое‑какие детали, прежде чем отбыть на том же транспорте, что повезет домой и Флэндри. С Земли, правда, он хоте поехать в отпуск на Даяну… Когда ворвался Флэндри, Абрамс сидел, навалившись своим грузным телом на пинку кресла.
– Ну, привет, герой, – сказал он. – Что тебя мучит?
Энсин сел на стул.
– Зачем продолжать наши попытки, – воскликнул он, – какой смысл?
– Ну‑ну, тебе надо выпить. – Абрамс достал бутылку из буфета и налил два стакана. – Я и сам не против пропустить глоток. Едва ступил на Старкад, как мне говорят, что я опять улетаю. – Он поднял стакан: – Привет!
Рука у Флэндри дрожала. Он выпил виски одним глотком. Проваливаясь, оно жгло внутренности.
Абрамс закурил сигару.
– Ну, ладно, сынок, – сказал он, – рассказывай.
– Я видел Хоксберга, – вырвалось у Флэндри.
– Ну, он так ужасен?
– Он… он… этот ублюдок спокойно поедет домой. Без единого пятна на своей поганой репутации. Он еще и медаль может отхватить! Все еще трещит о мире!
– Тпр‑р‑у. Он ведь не злодей какой‑нибудь, а просто страдает от сильного желания верить. Конечно, его политическая карьера ограничена позицией, которую он занял. Он не может позволить себе признаться в том, что не прав… думаю, даже себе самому. Разве не справедливо было бы погубить его карьеру? Предположим, что мы можем это сделать. Но это нецелесообразно. Он нужен нам.
– Сэр?
– Подумай. То, что услышит публика, не имеет особого значения. Важно только то, что услышат в министерстве, как там его будут расценивать. Как тонко можно оказывать на него давление, если он получит место в нем, что, по‑моему, ему удастся! Не надо будет никакого шантажа, никаких грубостей. Особенно если нельзя сказать правду. Достаточно в нужный момент удивленно поднять бровь, напомнить каждый раз, как он откроет свой рот, о том, во что он нас чуть не втянул в прошлом. Конечно, он будет популярен среди масс – у него появится влияние. Ну и прекрасно! Лучше он, чем кто‑то другой с такими же взглядами, но еще не опороченный. Если бы у вас было сострадание, молодой человек, которого ни у кого нет в вашем возрасте, вы бы пожалели лорда Хоксберга.
– Но… я… Ладно.
Абрамс, нахмурившись, взглянул на него сквозь облако дыма.
– Кроме того, – продолжал он, – если быть дальновидным, то нам нужны пацифисты в качестве противовеса креслу ракетчиков. Пусть мы не сможем добиться мира, но и не развяжем войны. Мы сможем выдерживать свою линию. А человек – не особенно терпеливое животное по своей природе.
– Так что, все предприятие свелось к нулю? – Флэндри чуть не закричал. – Только к тому, чтобы удерживать то малое, что у нас есть?
Седая голова склонилась:
– Если Господь Всемогущий позволяет нам так много, то он более милосерден, чем справедлив.
– А что Старкаду – смерть, боль, разорение и, наконец, дрянное статус кво? Что мы здесь делаем?
Абрамс поймал взгляд Флэндри и не отпускал его.
– Я скажу тебе, – вымолвил он. – Мы должны были прийти. Сам этот факт, каким бы бесполезным он ни выглядел, каким был далеким и чужим ни казался нам этот бедный народ, дает надежду моим внукам. Мы противостояли врагу, не позволяли никакому агрессору уйти безнаказанно, пользуясь случаем, который он нам дал, чтобы разгромить его. И мы еще раз доказали ему, и себе, и Вселенной, что, по меньше мере, так просто не сдадимся. |