|
Раз, два... На счет «два» тишину взорвали две автоматные очереди. Я стрелял под ноги стрельцам левого фланга, если смотреть с нашей стороны, Усман дал очередь поверх голов правого фланга. Подпоручик Емельянов явил миру глаза по пять копеек и открыл рот. Лошади стрельцов сдали полшага назад, испуганно прядая ушами. Федька полез под телегу, его лошадь заржала и попыталась отступить, но уперлась задом в передок телеги и остановилась. Единственным, кто сохранил самообладание, был монах. Он поднял перед собой распятие и произнес густым басом, неожиданным для его тщедушного тела: – Во имя Отца и Сына и Святаго Духа... Глаза Иисуса Христа на распятии вспыхнули недобрым золотистым светом. Крест на моей груди изменился. Нельзя сказать, что он стал горячее или холоднее, легче или тяжелее, он просто как-то изменился. И его изменение послало в мой мозг четкий и недвусмысленный приказ, которого нельзя ослушаться, потому что иначе конец. Я поднял ствол и сделал парный выстрел. Между двумя глазами монаха красным цветком расцвел третий. Редкостная удача! Очень трудно направить пулю в какую-то определенную часть тела противника, когда стреляешь навскидку. А вторая пуля усвистела куда-то далеко – это нормально, именно поэтому мы говорим «одиночный выстрел», а подразумеваем «парный». Монах дернулся, как будто был марионеткой, которую резко потянули за веревочку откуда-то сверху. Он завалился на сторону и рухнул на землю, как мешок с чем-то мягким и неодушевленным. Я успел заметить, что глаза Христа погасли и стали обычными серебряными глазами серебряного распятия. – Бросайте ружья! Быстро! – резко крикнул Усман, и стрельцы послушно выполнили команду. – Ты! – показал он на подпоручика. – Медленно достаешь пистолеты по одному и кидаешь на землю. Хорошо. А теперь все дружно слезаем с коней и начинаем разговаривать. Он подошел ко мне и спросил: – Почему ты выстрелил? – Глаза на распятии... – Думаешь, это было опасно? – Уверен. Понимаешь, крест... – Потом расскажешь. Эй, бойцы! Бойцы стояли вокруг нас унылым полукругом, держась на почтительном расстоянии. – Кто мне скажет, – начал Усман, – зачем вы нас искали? Подпоручик Емельянов неуверенно открыл рот и начал говорить – вначале сбивчиво, а потом все более четко: – Купцы донесли о двух разбойниках в броне и с пищалями, ехавших на подводах Тимофея Михайлова. – Почему разбойниках? – удивился Усман. – Потому что на вас не стрелецкая форма. Огнестрельное оружие носят баре, стрельцы и разбойники. – Может, мы баре? Емельянов вежливо улыбнулся. – Ладно, вы приняли нас за разбойников. Что с нами случилось бы, если бы мы сдались? – Как что? Свезли бы в судейский приказ на правеж, а остальное не наше дело. – Что за правеж? Дыба, что ли? – Может, и дыба, – согласился подпоручик. – Только разбойники обычно все сами выкладывают. – А если мы не разбойники? – А кто же тогда? Усман вопросительно взглянул на меня, и я кивнул. – Мы явились сюда из другого мира, – начал я, и трое стрельцов немедленно перекрестились. |
