— А еще вы временные работники, нанятые Федоскиной, — напомнила тетушка.

— Не раздражайте Галу, она может быть очень противной, — добавила Марфинька.

Она определенно знала, о чем говорит. Генеральская вдова встретила нас с подругой неласково.

— Где были? Почему ушли из дома? Я для чего вас наняла? — накинулась она на нас прямо с порога. — Вдруг бы объявились похитители Бегемотика, а тут одна немтыка таджикская?

Я поморщилась:

— Давайте-ка повежливее, мы ведь как согласились вам помочь, так и передумать можем. А договора, подписанного кровью, у нас с вами нет.

— Какой еще кровью? — Галина Андреевна обескуражилась.

— Надеюсь, обойдется без крови, — пугающе тараща глаза, многозначительно сказала Ирка. И тут же успокаивающе улыбнулась встревоженной старухе:

— Да все в порядке, мы просто прошлись по соседним дворам — может, ваш котик где-то прячется. Если он не похищен, сидя дома, мы его не вернем. Надо действовать сразу по двум планам — А и Б. Не только ждать новостей от похитителей, но и самим искать Бегемотика.

Лицо Федоскиной разглядилось.

— Пожалуй, вы правы, — согласилась она, однако тут же поставила условие: — Тогда не уходите вдвоем, пусть кто-то остается в доме, раз уж реализуете оба плана одновременно.

Она развернулась и пошла по коридору прочь от нас.

Мы с подругой переглянулись, Ирка состроила унылую гримаску.

Мне не хотелось, чтобы последнее слово осталось за Федоскиной, и я сказала ей в спину:

— Кстати, Галина Андреевна, нам бы увидеть снимки котика. У вас есть его фото?

Старуха остановилась, бросила через плечо:

— У меня есть кое-что получше. Идите за мной, — и шагнула к двери в свою спальню.

У нас еще не было возможности осмотреть это помещение, и мы не заставили себя упрашивать.

— В той норе во мгле печальной, — слегка опасливо пробормотала Ирка, когда мы оказались внутри.

Окончание пушкинской фразы — про хрустальный гроб — она тактично проглотила, но я все-таки поискала взглядом в углах: Федоскина точно вынесли? Не оставили где-то здесь?

Плотные шторы на окнах были задернуты, и в хозяйской спальне царил неуютный полумрак.

Галина Андреевна щелкнула выключателем, и на обитой узорчатой тканью стене ослепительно засияли стилизованные под канделябры светильники. Они не хуже, чем специально направленные лампы в музее, высветили помещающуюся между ними картину в массивной золоченой раме.

На большом — примерно метр на полтора — полотне был очень добросовестно и весьма искусно изображен огромный черный кот. Конкретный такой салопард!

Он полулежал в позе сфинкса, скрестив передние лапы, на одной из которых сверкало что-то золотое. Не удивлюсь, если «Роллекс». У котяры был вид существа, глубоко убежденного в собственной принадлежности к числу божественных созданий. Если бы его рисовал Босх, он не преминул бы изобразить у лап величественного зверя пеструю толпу раболепно поклоняющихся ему ничтожных людишек. Но у картины был другой автор — в правом углу виднелась знакомая закорючка.

— Так это же работа Романюка! — обрадовалась Ирка и от полноты чувств подпихнула меня локтем. — То-то, я смотрю, манера знакомая! Хотя тот ветреный носорог, пожалуй, помельче этого котика будет.

— Вы разбираетесь в современном искусстве? — приятно удивилась Федоскина.

— Есть немного, — горделиво улыбнулась подруга. — И Романюк, скажу я вам, не лучший его представитель.