Не говорить же, что моя работа над мемуарами покойного Федоскина — фикция, вернее, дымовая завеса, прикрывающая детективные труды!

— Так с какими еще источниками вы работаете? — Амбарцумов был настойчив.

— Что-то мне рассказывает вдова Федора Наумовича, что-то я нахожу в его бумагах…

— В каких бумагах?

Вот пристал!

Я подавила раздражение и дала обстоятельный ответ:

— Федоскин годами вел ежедневники, записи в них довольно лаконичны, но прекрасно систематизированы и снабжены сносками и пометками на полях, с этим тоже можно работать. Плюс есть семейный архив — документы, фотографии, которые может прокомментировать Галина Андреевна. Полагаю, у меня также будет возможность побеседовать с людьми, которые близко знали Федоскина…

— С кем, например?

Я чуть не ляпнула: «С его любовницей!», имея в виду Марфиньку, которая точно не отказалась бы поделиться подробностями многолетнего романа и наверняка с легкостью наговорила бы на целый том. Но Амбарцумов сам подсказал вариант, причем неожиданный:

— С моим папой? Когда-то они с Федоскиным были друзьями.

— А как зовут вашего папу?

— Артем Артемович Амбарцумов. Вы не встречали это имя в бумагах Федора Наумовича?

— Я только вчера приступила к работе, — призналась я.

— Ну, если увидите что-то про папу, обратите особое внимание, это может пригодиться и для его мемуаров, — посоветовал Лев Артемович. — Когда вы планируете закончить книгу Федоскина? Спрашиваю, чтобы знать, как скоро вы сможете приступить к работе над моим заказом.

— Давайте сразу честно скажу: во-первых, я не уверена, что возьмусь за ваш заказ, — со вздохом призналась я. — Хотя бы потому, что месяц жить где-то за городом не планирую.

— А что во-вторых?

Во-вторых, я точно знала, что и мемуары Федоскина писать не стану, но этого говорить было нельзя. Честность честностью, а конспирация конспирацией.

— Во-вторых, я не мемуарист, а беллетрист. Вряд ли выдержу чистоту документального жанра. Советую вам поискать кого-то другого.

— Что ж, я вас понял. Давайте возьмем паузу и еще подумаем, возможно, вернемся к этому разговору позже. — Амбарцумов поднялся с лавочки, и тут же за ее спинкой материализовался референт.

Откуда он взялся, было непонятно. Если бы не безупречный вид костюмчика, я бы подумала, что наглаженный-напомаженный подполз к нам по газону, хоронясь под ковром опавшей листвы.

Мы раскланялись и разошлись в разные стороны: Амбарцумов с помощником — к выходу на набережную Мойки, я — к тому, что к Неве.

Поскольку на встречу с несостоявшимся заказчиком я потратила всего двадцать минут из имевшихся в моем распоряжении двух часов, можно было не спешить возвращаться в дом на Гагаринской. Я вышла на Дворцовую набережную, прошла в сторону Зимнего и спустилась к воде.

День был теплый и солнечный — редкость для Питера. По Неве сновали катера с любителями речных прогулок, по набережной толпами шли туристы, но на нижней площадке лестницы, уходящей прямо в воду, было пусто и относительно тихо. Эхо людских голосов, шумящих моторов, птичьих криков разбивалось о гранитную стену, как мелкие волны — о причал.

Я села на нагретую солнцем ступеньку и позвонила мужу. Рассказала, что у меня все хорошо, и, в общем-то, не соврала: случившаяся в квартире Федоскиной ночная трагедия меня особо не касалась. По сути, требовалось только помочь Галине Андреевне вернуть кота, который то ли сам сбежал, то ли был украден.

Я отправила Коляну фото парадного кошачьего портрета и сообщила, что мои мирные писательские труды у Федоскиной несколько осложнились, поскольку у генеральши пропал любимый питомец и я помогаю в его поисках.