Очень уж не хотелось, чтобы он перешел в субботник, а с Ирки станется предложить Василию помощь, она добрая.

— Понимаю и признателен даже за самую малость, — бархатным кошачьим голосом проурчал Кружкин, сладострастно елозя усами по запястью дорогой Иринушки.

— Вась, это уже не малость, после таких лобзаний жениться положено, — осадила та чрезмерно галантного кавалера, вырвала у него руку, спрятала подальше, за спину, и кивнула на разгром: — Пропало что-нибудь, нет?

— Я не уверен. — Василий оглянулся, окинул взглядом кучу вещей на полу. — По-моему, даже прибавилось… Вот этих штанов совершенно не помню, и этой вазы, и этажерки…

— Ваза наша! — Я коршуном кинулась на упомянутый предмет, подняла и протерла синее с золотыми пуговками стекло рукавом. — Богемский хрусталь, «Версаль Топаз», дядя Борух за нее двадцать тысяч предлагал, а тетушка не отдала, хотя купила на Блошке за пять… Почему она здесь, в твоем хламовнике, Вася?

— Не помню. — Безалаберный художник пожал плечами. — Кажется, я что-то такое писал, натюрморт в классическом стиле… Ты посмотри, может, еще что-то ваше найдешь.

— Василий, я считаю, это — безобразие. — Ирка вывела руки из-за спины и уперла их в бока. — Сейчас у нас нет времени, но при случае, предупреждаю, проведу тут у тебя основательные раскопки.

— Буду только рад, дорогая Иринушка. — Кружкин поклонился.

Ирка фыркнула, развернулась и гордо выплыла за дверь.

— Вазу верну хозяйке, — сказала я и последовала за подругой.

Тетушка возвращению вазы обрадовалась, а вот Ирка отчего-то сделалась угрюма.

— Что не так? — спросила я ее шепотом, когда тетя Ида полезла в холодильник, вспомнив, что у нее там солянка и котлеты.

— Не сейчас, — так же шепотом ответила мне подруга.

Мы отказались от солянки, но съели по вкусной котлетке, выпили чаю с «Птичьим молоком» и откланялись, взяв с тети Иды слово, что на ночь она оставит под дверью не голосистую резиновую уткокабру, а уже доказавшего свою ценность как защитника когтистого кота.

Выходя из дома, на лестнице мы встретили Кружкина.

— Выношу мусор! — щелкнув каблуками, отчитался он.

— Хвалю, — коротко ответила Ирка и проводила художника странно мрачным взглядом.

— Что не так-то? — снова спросила я.

Подруга огорченно посмотрела на меня.

— А ты не заметила? Когда Василий снял перчатки, чтобы целовать мне руки…

— О, я в этот момент отвернулась, чтобы вас не смущать.

— Зря отвернулась. — Ирка расстроенно посопела. — Увидела бы, что у него левая рука расцарапана.

— Да ну? — Я резко остановилась.

— Ну да! И я теперь не могу не думать: не следы ли это когтей нашего Вольки?

— То есть не Кружкин ли лез в квартиру тети? Но зачем? Она его и так пускает, кормит, поит, дает реквизит для картин.

— Вот! Боюсь, что дело как раз в картинах. Вернее, в одной картине. Той, что пропала. — Ирка тяжко вздохнула. — Вдруг Вася подумал, что это я ее украла? Влез в квартиру тети Иды тайно поискать ее там, а бардак у себя учинил, чтобы отвести от себя подозрения?

— Так. Это серьезный вопрос, его нельзя обсуждать на бегу. — Я подвела подругу к лавочке в укромном уголке двора. — Присядем. Я уловила твою логику, но не понимаю, с чего бы Васе думать о тебе так плохо? Он же тебя обожает, ты его распрекрасная муза.