– Ты будешь пытаться ее спасти.

«Ты же знаешь, что я не смогу ничего сделать – ты в любой момент вернешь себе сознание».

– И ты позволишь мне ее убить?

«Нет, я буду пытаться ее спасти. Но сейчас я хочу только попрощаться».

– Если ты рыпнешься в окно выпрыгнуть или начнешь орать, звонить или делать еще что то в этом роде – я ей перед смертью глаза вырежу и розочки туда вставлю, – равнодушно пообещал Виктор, представив, как будет выглядеть Ника.

«Хорошо. Я только попрощаюсь с ней, а мешать тебе… буду потом».

Виктор кивнул, и Мартин шагнул в проем. Коснулся кончиком пальца кровавой лужи на полу. Внимательно посмотрел на руки, а потом вытер палец о рубашку, нарисовав на груди слева размашистый крест.

– Ты действительно это сделаешь?

«Сходи в комнату, она должна была закончить», – отозвался Виктор, тяжело опираясь на подоконник.

Мартин открыл дверь в спальню.

Ника стояла у комода и закалывала в волосы цветы. Перед ней лежала раскрытая книга, и Мартин с первого взгляда узнал посмертную фотографию Мари. А еще заметил, что волосы Ники из темных стали светлыми, вульгарного желтоватого оттенка.

– Больше не смогла, ты меня лысой бы топил, – тихо сказала она, не отрываясь от своего занятия.

Виктор даже нашел ей похожее платье – черное, бархатное, с широкими рукавами. Только вместо воротника стойки у него был вырез, закрытый черным шарфом, обмотанным вокруг шеи.

– Это я.

Ника подняла взгляд и замерла, сжимая в руке белый георгин.

– Нет, – прошептала она. – Не надо, пусть он… пусть… Мартин…

– Иди ко мне, – позвал он, протягивая руки.

Каждый раз, дотрагиваясь до нее, он поражался физически ощутимой хрупкости этой девушки. Казалось, она состоит из плохо собранных, неподходящих друг к другу осколков, сдерживаемых только одеждой. Обними крепче – рассыплется, разобьется, обнажит упрямое, такое же изломанное сердце.

– Мартин, пожалуйста… – прошептала она, обнимая его за шею. Сняла перчатки, бросила на пол. – Пожалуйста, не надо…

– Ты такая красивая, – тихо ответил он, гладя ее по волосам не задевая цветов. – Такая храбрая девочка… ты обещала меня нарисовать, помнишь? У меня осталось последнее доброе волшебство – подарю тебе мир, такой большой и светлый, столько красок…

– Не хочу… нет… не бросай меня, не бросай… пускай он врал, пускай… у меня больше никого нет, пожалуйста, Мартин… только не так, я не смогу…

Она плакала, и слезы оставляли под глазами черные потеки. Грим Офелии, неумело скопированный с размытого снимка, обретал жизнь в третий раз. На Мартина смотрела Риша, стоящая за кулисами и считающая такты до своего выхода. Мари, сидящая за столом и прижимающаяся лицом к ладони Виктора. И Ника, не отпускающая свой нарисованный, выдуманный мир, мужчину, которого никогда не существовало – Эдмона Дантеса, призрак Милорда и его, Мартина.

Но целовал он только ее. Впервые по настоящему, вкладывая в поцелуй все тепло, что ему удалось собрать в остывающей душе.

– Я так сильно… так сильно тебя люблю, – всхлипывала Ника, гладя его по лицу ледяными пальцами – почти как Виктор Мари, которая тоже искала утешения в человеческом прикосновении.

– И я тебя люблю. Только тебя, никого никогда так не любил, – ответил он и на этот момент каждое слово было правдой. – Возьми, – он наклонился, поднял перчатки и вложил ей в левую ладонь, а потом обвел крест на груди, сделал вид, что достал что то, коснулся ее правой ладони и заставил сжать пальцы.