– Побудь храброй еще немного, хорошо?
Она кивнула. Отошла к комоду, разжала правую ладонь и коснулась ее губами.
Мартин первым услышал стук каблуков по лестнице. Обернулся, запер дверь и услышал, как за спиной скрипнул выдвигающийся ящик. Почти сразу у входной двери раздался щелчок.
Мартин обернулся. Ника стояла у окна. Сначала ему показалось, что она просто протягивает к нему руку, но в следующее мгновение он разглядел в полумраке черное дуло пистолета – кусочек темноты из за его порога, оставивший в воздухе беспощадную точку.
В ту же секунду его выбросило из сознания. Он стал над проемом, достал из кармана вернувшееся лезвие и почувствовал, как его обнимает Мари.
– Ты молодец, котенок, – прошептала она, гладя его по волосам. – Давай доиграем эту паршивую пьеску, занавесу… давно пора падать.
– Не надо, – прошептал Виктор, вытягивая руку. – Не делай этого…
– Я вернулась! Вик, ты где? – раздался в коридоре голос Леры.
– Ты… мне не придется стрелять в него… – слезы застыли на лице Ники черными потеками, а глаза превратились в два светло серых провала.
– Нет!
– Вик?! Вик, открой дверь! – дверь за его спиной задрожала от частых рывков. – Вик!
Виктор успел увидеть, как Ника нажала на спусковой крючок.
Мартин наклонился над проемом и провел лезвием по горлу.
Боль пришла за неестественно громким выстрелом – разливающаяся в груди слева, прямо в центре превращенного в липкое алое пятно креста.
Падая, Виктор увидел, как Ника приставляет пистолет к виску.
А потом мир взорвался – тысячей белоснежных бабочек, миллионом разноцветных огоньков, за которыми была лишь темнота.
Такая спокойная и такая правильная темнота.
Мартин разжал ослабевшие пальцы. Он задыхался, захлебывался в льющейся из горла черноте и тоже был почти счастлив, ведь скоро темнота наконец то наступит и для него.
Перед тем, как его сознание погасло, он почувствовал, как кто то толкает его вперед.
А потом все закончилось.
Занавес падает
Запертый сад – сестра моя, невеста,
заключенный колодезь, запечатанный источник.
(Песнь Песней)
Ей казалось, что она плывет по реке – по серой воде, такой теплой, пахнущей влажной тканью, одеколоном с амброй и табаком, и еще чем то острым, мускусным, сводящим с ума с каждым вдохом. И она дышала, часто, захлебываясь этим запахом и каждым прикосновением, каждым поцелуем мужчины, который сейчас прижимал ее к белоснежным простыням и заставлял волны, становящиеся теплее с каждым движением, все чаще проходить по телу.
Лера запрокинула голову, счастливо улыбаясь потолку и положила ладонь ему на грудь, слева, там, где под уродливым, ребристым шрамом часто стучало живое сердце.
– Я… – начал он, но Лера быстро закрыла ему рот второй ладонью.
– Молчи… потом… не сей…час!
У него белые волосы. Ласковые руки и горячие губы, он жив, он остался один – нет никакой укоряющей тени в его душе. Теперь есть только она и ее брат, и ничто, ничто их не разделит, не помешает, никогда, ни за что!
Все эти чувства, все мысли рассыпались электрическими разрядами, лились бессвязной смесью шепота и стона – Вик всегда ее понимал, ему слова не нужны. Пусть слова оставит себе тот, второй, едва их не разлучивший, его здесь больше…
– Не е ет! – выдохнула она, чувствуя, что толчки становятся чаще, а пальцы вокруг ее запястий сжимаются сильнее. |