…

Следующее воспоминание – Виктор стоит вечером в парке у пруда, у самой кромки воды. Ранние осенние сумерки сделали воздух голубым, а воду – черной. Фонари светили тревожным оранжевым светом и ветер подхватывал этот свет, растирая его ржавыми бликами по поверхности пруда.

Он что то сжимал в кармане пальто, словно талисман. Что то твердое и теплое с острыми уголками, к одному из которых Виктор часто прикасается кончиком пальца. Это книга. Мартин не пытается выяснить, но, кажется, он знает, какая.

Виктор, не отрываясь, смотрел на девушку, стоящую на другом берегу пруда. Рядом с ней стоял мольберт, и все ее внимание было поглощено картиной, которой она изредка касалась кистью. Мартину показалось, что девушка смотрит на мир через собственную картину, и не видит пруда, раскинувшегося перед ней – только его отражение на холсте. Но стоило ему об этом подумать, как она подняла глаза и посмотрела на Виктора. Мартин почувствовал, как бешено заколотилось сердце.

Она смотрела на него несколько секунд, а потом снова опустила глаза к мольберту.

В этот момент реальность рывком опрокинулась и воспоминание оборвалось.

…

Виктор пришел в себя лежащим на полу рядом со стулом, на котором сидел. На светлом ламинате перед его лицом отчетливо виднелись широкие полосы размазанной крови. Рядом в луже разлитого кофе лежала чашка, расколовшаяся пополам.

– Что ты за человек, Мартин, – прохрипел он, проводя рукой по лицу.

На ладони остался красный след. Кажется, кровь шла носом.

– Мартин? Ты меня слышишь?

Он почти не чувствовал правую руку. Падая, он чудом не вывихнул ее, но она затекла, а кисть приобрела нездорово бледный оттенок.

Мартин не отзывался. Виктор вообще не чувствовал его присутствия.

– Надорвался? Молодец. Ты был идиотом всю жизнь, Мартин, им и помрешь. Если уже не помер, – тяжело вздохнул он, вставая с пола.

Мир расползался пятнами, а сознание мутила тяжелая пульсация тошноты. Стоило ему встать, как кровь из носа частыми каплями потекла на рубашку. Он, грязно выругавшись, зажал нос манжетой.

– Хорошо, мы пойдем другим путем, – проворчал Виктор, пытаясь трясущимися руками попасть в замок наручников.

– Эй, ты там живой? Оксана сказала, ты третий час как на кухне заперся! – раздался за дверью голос Леры.

– Не очень. Скажешь ей – пусть помоет пол, – прохрипел Виктор, открывая дверь.

– Ты что, все таки присел на Димину дурь? – скептически спросила Лера, глядя на его лицо.

– Нет, у меня были тяжелые самокопания, – ядовито выплюнул он, отодвигая ее в сторону.

– Мою любимую чашку разбил, ну и кто ты после этого! – донесся расстроенный возглас.

Он не слушал. Зайдя в ванную и не включая свет, Виктор заперся изнутри и открыл кран с холодной водой. Потом, не раздеваясь, лег в ванну и закрыл глаза.

Холод помогал очистить мысли. Позволял держать себя в руках.

Что Мартин видел не имело большого значения. Главным было то, чего Мартину не удалось увидеть.

Годы борьбы с собой научили Виктора контролировать приступы. Срывов почти не случалось, но сейчас он был близок к тому, чтобы не выдержать. Хорошо, что у Мартина первым кончились силы. Он не должен видеть.

Не сейчас.

Глухо застонав, он закрыл лицо руками. Ладони были мокрыми и холодными, рубашка липла к коже, а изнутри нарастала частая, истерическая дрожь.

Когда Мартин узнает, что он сделал – возненавидит его. Он уже готов убить себя вместе с ним, а ведь Мартин пока знает только часть правды. Виктор чувствовал, что Мартин сомневается.