— У нас есть море.

— А у нас зато — Маршалси, «Маршаллово Море». Теперь мы квиты, и ты не будешь возражать, если я продолжу рассказ? Я повел мистера Мильтона вверх по холму, который, конечно, девонширским холмам не чета. «Ах, — вздохнул он, — до чего же чист воздух. Такой чистый и целительный, что им можно насыщаться». — «Если вы не против, я бы лучше остался при своем сыре. Ну вот, отсюда хорошо видна окрестность».

Мы вышли на плоскую верхушку, и передо мной открылись долины и холмы, леса и озера, а также белые горы вдали. Когда я описал ему эту картину, он хлопнул в ладоши. «Вышедши из Содома, мы достигли земли Ханаана! Природа излила свои дары…» Он выкинул вперед руки и, неведомо как, потерял равновесие и соскользнул с края холма. Я было вскрикнул, но тут же удостоверился, что он пролетел всего три-четыре фута и очутился в объятиях дерева, которое словно бы его поджидало. Он запутался в кустах, росших внизу, а руками охватил ствол. «Что это, Гус?» — «Дерево, сэр». — «Знаю, что дерево. Однако какого вида или рода?» Он уже обшаривал дерево руками и нюхал кору. «Дуб? — Я помог хозяину подняться и отряхнул его плащ. — Или сосна?» — «Ты истинное дитя Фаррингдона. Желудь с ягодой того и гляди перепутаешь». — «Зато свой нож не перепутаю ни с чем. — Я вынул нож из мешка, где он лежал себе преспокойно на пару с кремнем, и вонзил его в дерево. — Оно красное. Как строка». — «Да, действительно. Это священное дерево, Гусперо. — Он снова обнял ствол, но я уже был рядом, чтобы поддержать его, если он опять упадет. — Кедр. Аромат приятный, как у можжевельника, правда? В обхвате не более фута. А высота?» — «С дом моего прежнего хозяина в Леденхолле». — «А как высок он был?» — «Совсем невысок». — «Довольно. Это дерево, дурень, из тех, какие Соломон использовал при постройке своего иерусалимского храма. Несомненно, оно символизирует собой множество храмов, которые поднимутся в один прекрасный день на этой земле, и однако… — Он поднял глаза вверх, к ветвям. — Оно не такое высокое, ты говоришь?» — «Нет, мистер

Мильтон. Маленькое». — «Конечно, оно, должно быть, немного уступает ливанским кедрам, прославленным благодаря Писанию. Если священные труды служат нам нынче путеводной нитью, то трудов природы здесь недостает». — «Пока что, сэр, ваша путеводная нить — я. Что вы предпочитаете: катиться дальше к подножию утеса или идти со мной?» — «Нелегкий выбор, Гус. Но, вероятно, я все же последую за тобой».

Мы шли весь день, но прежде утолили жажду из небольшого ключа, который бил поблизости между камнями. Ну, а где имеется ключ, как ты должна была усвоить у себя в Девоне, там, в конечном счете, найдется и ручей, а вблизи ручья нужно искать и реку. Таков, как говорит мистер Мильтон, железный закон. И водный также — на наше счастье. Так что мы отправились в дальнейший путь через глушь изрядно приободренные и к сумеркам набрели на поляну у опушки большого леса. Почва вокруг была выгоревшая, черная, но когда я сказал об этом нашему дорогому хозяину, он втянул носом воздух. «Огненная молния, — проговорил он. — Земля, выжженная молнией, всегда считалась священной. Так что это святое место». На мой взгляд, поляна была опустошена не молнией, а человеком, но я промолчал. Ты знаешь, каким я могу быть молчаливым и задумчивым?

— Нет, Гус.

— Я собрал немного хвороста, мы разложили костер, сели и стали жевать сыр.