Вряд ли, я думал, он станет появляться при дневном свете. И уж конечно, убивать меня на глазах толпы тоже не станет. Скорее всего это будет вечер или ночь, так что днем я должен чувствовать себя в безопасности.

Мне уже не хотелось умирать. Жизнь продолжалась, в ней появился маленький и никому кроме меня не видимый смысл. Наступила свобода выбора действий и то, что я выбрал две недели назад — меня уже не устраивало. Я хотел жить дальше.

Успокоившись и немного придя в себя, я вытащил из-под ванны баксы. Отсчитал пятьсот пятьдесят для Димы — мой долг плюс десять процентов. Теперь я становился намного беднее, но и на эти деньги можно было какое-то время жить, не задумываясь о будущем.

На улице снова было солнечно и прохладно. По дороге на автобусную остановку я заметил, что на деревьях не осталось зеленых листьев.

В Димином киоске у прилавка стояла старушка в длинном сером пальто с облезлым воротником. Он ей показывал китайский водяной пистолет.

Увидев меня, Дима кивнул.

— У внучика день рождения… — бормотала старушка. — А что на пенсию купишь…

— Ну бери за двести пятьдесят тысяч, — сказал нетерпеливо Дима. Пятьдесят тысяч я тебе уже скинул!

— Спасибо, спасибо, сынок.

Старушка достала из кармана пальто носовой платок, развернула его и, выложив на стекло прилавка пачку десятитысячных, стала медленно их перекладывать, считая.

Дима закатил глаза к потолку, потом глянул на меня.

— Двести тридцать… — сказала старушка и тут же спохватилась. — У меня еще по тысяче есть, тут, где-то в другом кармане…

— Не надо! — почти крикнул Дима. — Бери за двести тридцать!

И он вручил ей водяной пистолет, как раньше вручали советский паспорт достигшим совершеннолетия.

— Спасибо, спасибо, сынок, — бормотала старушка, выпятываясь из киоска.

— Ну достала! — вздохнул Дима. — Что у тебя?

Я вытащил пачку долларов и протянул ему почти также, как он протягивал старушке водяной пистолет.

— Тут пятьсот пятьдесят. С процентами… — сказал я.

Дима снова вздохнул. Ему, видно, не понравился мой тон.

— Послушай, — сказал он. — Ты еще не в себе, что ли, после вчерашнего? Похмелиться тебе надо. А потом, ты мне должен меньше.

— Как меньше?

Дима покачал головой и нормально, по-человечески улыбнулся — мне из-за этой улыбки тут же стало неудобно, хотя я и не понимал, что я сделал не правильно.

— Смотри! — сказал Дима. — Четыреста пятьдесят — это долг.

Я кивнул.

После этого у тебя остается пятьсот пятьдесят. Вот из этих денег десять процентов, понимаешь?

Я пожал плечами.

Дима хмыкнул.

— Я всегда был против двойного налогообложения, — сказал он.

Потом вытащил из-под прилавка початую бутылку венгерской «Палинки» и две хрустальные стопки. Разлил.

— Ты что, обижаешься на меня? — спросил он, глядя мне прямо в глаза.

— Нет. Со мной что-то не то в последнее время. Извини.

— Ну давай, — он поднял стопку. — Чтобы все у тебя было в порядке.

Мы выпили и я почувствовал, как внутри у меня что-то стало налаживаться, что-то внутри приходило в порядок. Я никогда еще так явственно не ощущал внутренние перемены, как в этот день.

— Хочешь совет? — спросил Дима. — У тебя теперь есть баксы. Надо их раскручивать. Ты же не собираешься завтра умирать, а чтобы жить — всегда нужны бабки.