|
Дикая погоня за любовью по всему югу и западу континента; пышное уединение в низких виллах за пальмовыми рощами и шумные увеселительные поездки по курортам и игорным домам, с накрашенным лицом, в лихорадочном утомлении, со свитой мускулистых мужчин с чересчур крупными брильянтовыми булавками; исключение из света, сострадание поэтов, быть может, бедность! Быть может, замужество - дадим ей этот последний козырь, эксплуатация честного имени: все это в непобедимой невинности сознания своей стоящей вне законов единственности, скандал, продажный переход из постели в постель. Что еще? Алкоголь? Или фальшивые векселя?.." - Что с тобой, моя милая? - протяжно спросил ее муж. Клелия застонала; сладострастие ненависти довело ее почти до обморока. *** Наступила весна. На солнце Якобус почувствовал себя подавленным и усталым. Он тщетно ждал от первого тепла зуда в спине. "А Венера?" Им овладели угрызения совести. - Ты тоже забыла ее? - спросил он герцогиню. - Кого? - Венеру. Она пожала плечами. - Напиши же ее! - Я напишу ее. О, не обращай внимания на меня. Я знаю твое тело наизусть. Тебе не надо изображать передо мной ее, богиню. Но она, не думая о том, изображала перед ним то Данаю, то Венеру, то Леду. Она стояла в нишах, изогнув одну ногу, закруглив бедро, прислушиваясь к шуму в раковине. Белый поток ее членов изливался по бледным простыням. В восторге, с бессильно свисающей рукою, смотрел возлюбленный на ее игру. В ней была грация и уверенность. Великие сладострастницы мифов проникали все в ее тело; она чувствовала в себе каждую из них. Она сказала. - Я грежу о роскошной стране; она пенится от избытка плодородия, она поет от теплоты, она дрожит от благоуханий. Жизнь там должна быть нагая и неисчерпаемая. - Пойдем туда. Поищем ее, - сказал он не особенно уверенно. - О, я не удовольствовалась бы тобой. Ты должен приготовиться к тому, что я буду Венерой до конца: я милостиво возьму в свои объятия каждого, кто мне предан! Двое людей, караулящих друг друга, никогда не завоюют всей власти тела. Для великого культа тела нам недостает вакханалий, друг мой. Раньше ты не напишешь меня... Но, я вижу, ты больше влюбленный, чем человек, одаренный могучими чувствами, - чем творец. Он краснел и бледнел при ее словах; он ощущал их, как удары бича. У него захватило дыхание от желания видеть ее, наконец, настолько утомленной, чтобы у нее больше не оставалось сил для вожделений. "Я не могу научить ее опьянению вакханалий, - сознался он себе, скрежеща зубами и накладывая мазки. - Я не могу также дать ей Венеры". Он возмутился. - Это безумие - хотеть создать что-то большее, чем простое женское тело. - Ты должен сделать больше... Если ты не можешь этого сегодня, забудь все. Забудь краски и уголь, помни только мое тело! Но он гордо прогуливался по комнате, тщеславный и упрямый. - Пожалуйста. У меня здесь собралось двадцать этюдов, очень недурно сделанных. По-твоему это, кажется, мало? - Очень мало. - Если я дам эти листы отлитографировать и переплести вместе... - Ты не дашь ничего литографировать. - Как это, ничего? Весь мир будет удивляться мне. Разве это не сильно? - Но это не Венера. Он съезжился и сел. |
