Затем в следующую долю секунды, словно вспышка смерти, весь роман пролетел перед его мысленным взором...

Несколько мгновений спустя автобус остановился перед магазином. Крошечный знак на уличном фонаре гласил: "ГРЭЙХАУНД ДЕПО. ЛЮНТВИЛЛЬ".

К выходу поковылял старик с бородой и седыми волосами. Писатель схватил две своих сумки и собирался последовать за ним после того, конечно, как попросит бегемота, сидящего рядом с ним, встать, чтобы он мог протиснуться. Моржовое лицо женщины было устремлено на него; на её лбу была большая россыпь родинок.

— Я видела, как ты писал это грязное дерьмо на сиденье, -произнесла она с гневным лицом. Между ее непомерно большими зубами застряла зеленая фисташка.

— Это Вильгельм Лейбниц, — ответил писатель.

Когда он прошел по салону к выходу, водитель сказал ему:

— Я думал, ты едешь в Лексингтон, — мужчина произнес слово как "Рексингтон". Он был американцем азиатского происхождения.

— Я пережил творческий приход, пришла новая вариация моей Музы, — ответил писатель. — И, к сожалению, ваш автобус слишком зловонный.

Раскосые глаза водителя смотрели на него с непониманием.

— Зловонный?

Кто-то из салона выкрикнул:

— Он имеет в виду, что твой автобус воняет!

— О...

Затем пассажир с более отчетливым голосом добавил:

— Да, это смердит мертвечиной, смешанной с запахом кураги. Знаешь, как сильно ты запоминаешь запах, когда ешь такое!

Писатель посмотрел назад, словно в сверкающую пропасть. Человек, который сделал сравнение, был изможденным стариком в очках и с небольшим неправильным прикусом челюсти. Он выглядел таким же счастливым в автобусе, как и писатель.

— Благодарю вас, господин, — сказал он и выскочил из автобуса.

Автобус рванул с места с оглушительным ревом через несколько секунд после того, как дверь за ним захлопнулась. Писатель почувствовал, как его окатило пылью и выхлопными газами; последний взгляд на автобус показал ему мазок лиц, как у привидений, заставив его вспомнить Эзру Фунта на станции метро. Старик, который вышел с ним, упал от ревущей вакуумной тяги.

Писатель помог ему подняться.

— С вами все в порядке, сэр?

— Водила — гук недорезанный! — Выругался старик. — Спорим, он это специально сделал! Хочет отомстить нам за то, что мы взорвали его дерьмовую страну!

— Я думаю, что он был японцем... А ведь мы взорвали и их страну тоже.

Старик взмахнул разгневанным кулаком в воздух.

— Я всего-то должен был съездить к Индусскому врачу в Пуласки на обследование, а он сказал, что у меня диабет!

— О, жаль это слышать. Первого типа или второго?

Старик уставился на него:

— Откуда я знаю? Я только понял, что этот козел был Индусом, и я едва ли мог понять, что он там лопочет... Конечно, может, он и не был Индусом, потому что у него не было точки на лбу. Тогда кто он такой? Гребаный араб?

— Я уверен, что не знаю этого, сэр.

— И посмотри сюда! — Старик продолжал бить себя в грудь. Он приподнял штанину, чтобы показать опухшую лодыжку фиолетового цвета, как кожа баклажана.

Фу, подумал писатель.

— Черномазый ублюдок сказал, если я хочу жить, то нужно, чтобы мои чертовы ноги отрезали! И знаешь, что еще нужно сделать? Говорит, я должен заплатить ему за это! Восемь сотен баксов, у козла хватило смелости сказать мне, что это скидка для бедных!

Писателю было жалко старика...

Тусклые глаза всматривались ниже пушистых белых бровей.

— Ты ведь не из этих мест, не так ли, мальчик?

— Нет, сэр. Я из... — Писатель запнулся. Я пришел из ниоткуда, хотел ответить он. Но он выбрал случайный город в своей голове.