— Я совсем не знаю, что такое радость… — тихо говорю я. — Совсем. У меня чересчур мало свободы, чтобы испытывать ощущения, не похожие на оскомину. Я совсем не умею расслабляться. Я привыкла все контролировать и никому не делать поблажек. А чтобы побыть счастливым хотя бы несколько минут, нужно как минимум несколько часов ничего не контролировать. Однажды… — я надолго замолкаю. Нудд терпеливо ждет. — Однажды случилось со мной такое, странное…

Женщины не слишком часто испытывают (и еще реже признают, что испытывают) «одноразовое» желание. Чтобы вот сейчас, сию минуту предаться страсти — всем телом и без единой мысли в голове — и больше никогда, мамой клянусь. Нет уж, надо держать себя в руках, ситуацию тоже надо держать в руках. А если чему и предаваться, то или по любви, или в рамках законного брака, или хотя бы думая о последствиях, как разумный человек. Женщины вообще много думают о последствиях, потому что желают продолжения отношений — они этого желают даже персонажам порнофильма.

Но я помню, как это было, когда он сидел напротив с моей подругой, этот парень, такой красивый, что мне было неловко на него смотреть. Есть мужчины, которых все время хочется разглядывать и трогать руками, как будто ты еще маленькая, а он стоит в витрине, одетый с иголочки и совершенно идеально подходит твоей Барби для вечного женского счастья. И тогда ты начинаешь делать вид, что нет тебе дела до его красоты, стискиваешь под столом пальцы и стараешься говорить об умном, дабы не превратиться в хихикающую идиотку наподобие прочих присутствующих здесь дам.

Через стол от него ко мне текла волна жара, опаляя лицо. Я смотрела на всех, кто сидел слева от мужчины моей подруги, и на тех, кто справа, но только не… А он (я видела боковым зрением, видела, проклиная полезнейшее женское свойство — широту обзора!) пялился на меня без зазрения совести, рассеянно улыбаясь смуглыми губами.

Если бы на столе стояла просто водка, мы бы мирно перепились и мирно продрыхли ночь по полатям. Но хозяева решили выпендриться и намешали коктейлей черт знает из чего, периодически добавляя не то чили, не то иридий — «для остроты». И когда вечеринка закончилась, гости разбрелись по комнатам, то, что произошло через четыре часа, казалось попросту невозможным. А через четыре часа я проснулась, как будто меня кто-то толкнул в плечо. Проснулась и побрела в поисках чего-нибудь, что отвлекло бы меня от мысли: а ведь он все еще здесь, рядом.

Окажись я настолько наивной, чтобы решить: все, пришла моя великая любовь! божий перст указал мне на него и жизнь моя… нет, жызнь моя перевернулась отныне и навсегда! — и то было бы легче. Но я понимала: мучительное желание мое — всего лишь синдром остановленного действия. Коли в детстве тебе не разрешали носить розовое платье с юбкой колоколом, невзирая на жалобно распяленный рот и рекой текущие слезы, может так случиться, что фасон его и цвет навеки останутся в памяти образом рая. И потом, став совершенно непригодной для подобных вольностей, ты знай себе носишь розовые платья с пышными юбками, вызывая непочтительное хихиканье сопляков, годящихся тебе во внуки.

Итак, если я не рухну вместе с этим мужчиной в бездну морального падения, неуместная нравственная стойкость отольется мне стократ. Вечно станет преследовать меня ощущение, что Великая Любовь прошла мимо и жизнь вообще не состоялась.

Вот о чем думала я, шаря на кухне в поисках чистой чашки и гипнотизируя ЕГО через стену: проснись, выйди на кухню! Проснись и выйди ко мне, сюда, у нас осталось только это раннее утро, а может, и его уже не осталось! Мысль о скоротечности утра была такой пронзительной, что напрочь забивала мысли о моем собственном парне, спящем сном младенца в покинутой постели, о его девушке, моей подруге, которая… впрочем, это всё лишнее, потому что не было у меня в тот момент ни возлюбленных, ни друзей, ни знакомых.