|
Пророчество жжет гортань и язык тому, кто знает, что и как будет. Удержать его в себе не легче, чем горячие угли во рту носить. Мы, боги, только и делаем, что обсуждаем предсказание вёльвы, толкуем его так и эдак, веками болтаем, затаскиваем слова до дыр, до ветоши, до того, что уже и не видим, что за ними стоит — лишь бы закрыть глаза на то, как это будет, когда змей Ёрмунганд начнет глодать землю, когда сын мой Тор преградит ему дорогу, зная, что живым ему не бывать, и когда Один с Фенриром вцепятся друг в друга, забыв, кто из них волк, а кто — человек. Нам, богам, немного осталось до искупления всех грехов этого мира. Мы не знаем, кто и за что карает нас Последней Битвой. Нам этого уже никогда не узнать. Мы всего-то и хотим, что закрыть глаза… — и веки Фригг медленно, медленно опускаются, точно боятся уронить с ресниц на землю огромную тяжесть.
— Нагаси бина, — бормочет Нудд. — Всюду нагаси бина…
* * * Вселенная стонет от жара, а мы все идем, идем по звенящей от соли земле. Уже приноровились, уже растеряли всю память о том, что где-то есть реки, озера, моря, трава, деревья и какая-то другая жизнь, кроме сухих, злых, жестких пустынных тварей. Марк все время бурчит себе под нос, не то укоряет себя, не то уговаривает, когнитивный диссонанс усмирить пытается. Зато Фрель прямо цветет этим диссонансом — сам с собой лается и доволен несказанно. За эти часы мы узнали столько интимных подробностей из жизни духов — хоть латиноамериканский сериал снимай. Временами голос самого Фреля пробивается из глубин воркотни Легбы и барона Каррефура, поет бодрые песенки, полные всяких «хэ-э-э-эйя-а-а-а» и «а-а-а-ао-о-оэ-э-э», улетающих прямиком в безнадежно синее небо. Туча, вызванная духом невезения, разрушителем планов, давно растаяла в раскаленном воздухе, за что Легба и ругает собрата своего Каррефура последними словами. Я не слушаю их. Никого. Меня мучают вопросы, на которые ответит дорога. Когда закончится и сведет нос к носу с Синьорой Уия, с оседлавшей ее Помба Жирой, самым бесстыдным из всех бесстыдных духов. Я думаю о мужчинах. О человеческих мужчинах, чей разум легко затуманить одним только обещанием блаженства, сокрытого между ног хорошенькой женщины. Хотя… у нас есть шанс. Марк слишком стар, а Фрель слишком гей, чтобы они могли хоть как-то отреагировать на междуножье Синьоры. А также — Гвиллион слишком каменный, Морк слишком водяной, не говоря уже о том, что нас с бабулей фиг соблазнишь. Мы скорее вырвем этой особе по имени «Дада» обе ноги с корнем, чем станем что-то такое между ними искать. Мы слишком добродетельные чудовища, чтобы у сексуального чудовища был шанс нас обольстить. Может, в таком случае мы неуязвимы для тайного, стыдного и неотразимого оружия Помба Жиры? Может, мы фыркнем ей в нос в ответ на все ее прельщения и потребуем сотрудничать по-хорошему с нами, с группой грубых асексуалов? Эти мысли меня успокаивают. Но что, если мысли мои — не что иное, как пустые самоуговоры? Не может же древний, опытный дух тупо предлагаться всем мимохожим-мимоезжим в надежде на вознаграждение, точно девица с обочины? Наверняка у нее припасена целая колода тузов в рукаве. И мы плывем точнехонько в расставленные сети, как последняя плотва. — Ада, не мучай себя! — сопит мне в ухо Морк. — Это не то место, где можно заранее планировать события. Ты себя изведешь, а на деле окажется, что мы по уши не в дерьме, а… — …в клубничном варенье! — обрываю его я. Морк смотрит на меня с недоумением. Я и сама в недоумении Далось мне это клубничное варенье! Откуда оно вообще взялось в моей голове? И почему всё никак не выветрится? — Хоть бы и там, — не обидевшись на глупую шутку, продолжает Морк. — Сколько мы уже ошибались? Что ни сделаем — все наизнанку выворачивается. |
