К удивлению Петровича, большого сопротивления со стороны Марины Витальевны его предложение не вызвало. Выслушав аргументы «за» и «против», она только сухо кивнула и сказала:

– Я поняла, что этим все закончится, еще тогда, когда вы привезли этот табак сюда, а не сожгли его там вместе с телами тех несчастных, которые привели фрегат в этот мир. И не говорите, что у вас на это совсем не было времени: перед отплытием вы пробыли там трое суток, и вполне могли бы провести эту операцию. Возможно, и в самом деле эта дурная привычка является частью нашей цивилизации, и без нее передаваемый культурный код будет не полон. Но только я хотела бы, чтобы курение осталось исключительно прерогативой мужской части нашего общества, и не затрагивала женщин. И особо строгое табу следует наложить на курение беременных – вот это, прости меня, Петрович, уже без вариантов.

– Будьте уверены, сударыня, – сказал старший унтер Пирогов, – среди наших мужичков ни одного беременного нет. Проверено.

Это заявление вызвало тихие смешки собравшихся, как с женской, так и с мужской стороны; не понял сказанного разве что Раймондо Дамиано. И лишь Марина Витальевна бросила на шутника яростный взгляд.

– Не петросяньте, Гавриил Никодимович, – строго сказала она, – вы прекрасно поняли, что я имела в виду. Вы сами как хотите, но не стоит травить никотином женские организмы.

– Не боитесь, уважаемая Марина Витальевна, – сказал тот, посерьезнев, – мы своим бабам, то есть женщинам, курить не позволим ни в жисть. Барская это забава – когда дамочка смолит папироской. Не было у нас никогда такого, и не будет.

– А я говорила совсем не про вас, – сказал Марина Витальевна, – в этом смысле за ваш домострой я спокойна. Лишь бы дело не доходило до рукоприкладства – наши правила на этот случай вы знаете. Я имела в виду более продвинутую и утонченную часть нашего общества, которая не преминет угостить супругу затяжкой из трубочки. Не так ли, синьор Гвидо Белло?

– Я знать правила, синьора Марина, – вспыхнул итальянец, – и если синьор Сергий говорить «табу», я это исполнять, и другой мой парень тоже. Мы, подводный моряк, понимать, что такой дисциплина и порядок, а еще не может быть, чтобы сильно хотеть курить. Там, под вода, это нельзя.

– Тот из нас, кто втихаря курить в школа, – сказал Ролан Базен, – за год успеть забыть, что это такой. Если кто-то из моих придет и скажет, что ему надо давать табак, то вы гоните его прочь, ибо, как говорит мадам Ляля: «нефиг». Пусть табак будет только для тех, кто у нас совсем недавно, и сильно страдать, потому что у него пухнуть уши.

– Тоже верно, Ролан, – сказал Сергей Петрович, – кто еще хочет высказаться по этому вопросу?

– Я еще не закончить, месье Петрович, – произнес тот, – из наших под подозрений могут быть только Флоренс Дюбуа и Сесиль Кампо. Это очень легкомысленные мадмуазель, которым бесполезно что-то говорить. В одно ухо слова влетели, в другое вылетели, и не поймаешь. Они найти себе мужей, из которых теперь будут вить веревка. Все другие бежать от них как от огня. Если кто и сказать своему мужчине: «дай затянуться», то это только они. А потом от них эта зараза идти по другой девушка.

– Мы на Женсовете будем иметь это в виду, – сказала Марина Витальевна, – спасибо тебе, Ролан за предупреждение. Одним словом, Петрович, накладывай табу на женское курение, а непослушные девочки пусть будут уже нашей заботой.