— Почему же вы придаете им такое значение?
— Потому, что они шли за вами.
— Не может быть, ведь...
— Может, потому что было.
— Контейнер потерял герметичность?
— Нет. Вероятно, вы проглотили порцию этих частиц еще в ракете, выбираясь из скафандра.
— Но они теперь во мне?
— Не знаю. Но то, что это не обычная лунная пыль, было обнаружено, когда вы собирались в Австралию.
— Ах так! И, разумеется, каждое место, где я побывал, потом исследовалось под микроскопом?
— Примерно так.
— И находили эти?..
Он кивнул. Мы все стояли у окна, а Луна проплывала между тучами.
— Все ли об этом знают?
— Кто это — все?
— Ну, заинтересованные стороны...
— По-видимому, еще не все. В Агентстве — несколько человек, а из медицинской службы только я.
— Почему вы мне об этом не сказали?
— Потому что вы сами уже напали на след, и мне хотелось, чтобы вы уяснили себе положение в целом.
— Мое?
— И ваше, и общее.
— Так они на самом деле меня опекают?
— Минуту назад вы сами дали это понять.
— Я стрелял наугад. Значит, так оно и есть?
— Не знаю. Но из этого не следует, что никто ничего не знает. Во всем этом деле есть различные степени посвященности. На основании сведений, которые я получил от своих друзей, совершенно частным образом, исследования продолжаются, и пока не исключается, что эти частицы поддерживают связь с Луной...
— Странные вещи вы говорите. Какую связь? По радио?
— Наверняка нет.
— Значит, существует другая?
— Я приехал сюда, чтобы задать несколько вопросов вам а оказалось, что допрашивают меня.
— Но вы, кажется, собирались подробно обрисовать положение, в котором я оказался?
— Я не могу отвечать на вопросы, на которые ее знаю ответов.
— Одним словом, до сих пор меня защищало только _предположение_, что Луна может и в состоянии заниматься моей судьбой?..
Шапиро не отвечал. Комната была погружена в полумрак. Заметив выключатель, он подошел к нему, включил свет, и сияние лампы ослепило и в то же время отрезвило меня. Я задернул штору, достал из бара бутылку и две рюмки, налил в них остатки шерри, сел сам и указал гостю на кресло.
— Ci va piano va sano [тише едешь, дальше будешь (ит.)], — неожиданно произнес профессор, но, едва пригубив вино, поставил рюмку на письменный стол и вздохнул. — Человек всегда руководствуется какими-то правилами, но в таком положении, как это, никаких правил нет, а действовать необходимо, ибо промедление ни к чему хорошему не приведет. Домыслами мы ничего не добьемся. Как невролог могу вам сказать одно: память бывает кратковременная и долговременная.
Кратковременная преобразуется в долговременную, если не возникают неожиданные помехи. А трудно представить себе помеху серьезнее, чем рассечение большой спайки мозга! То, что произошло непосредственно до и сейчас же после этого, не может находиться в вашей памяти, и эти пробелы вы заполнили домыслами, как я уже говорил; а что касается остального, то мы не знаем даже, _кто_ нападает, а _кто_ — защищается. Ни одно правительство ни при каких обстоятельствах не признается, что его программисты нарушили единодушно принятые условия Женевского соглашения.
Впрочем, если бы даже кто-нибудь из программистов проговорился, это бы не имело никакого значения, ведь ни он и никто другой не знает, как потом развивались события на Луне. |