— Ничего, дойдём.

Но ноги не слушались Славу, и через полкилометра пути он присел у дороги на трубу, по которой к месту работ подавался сжатый воздух.

— Станислава Раймондовна, я просматривал подшивку вашей, вернее нашей многотиражки и там встретил материал о вас. Там писали о вашем дне рождения, о том, что вы, мол, сами забыли о нем, а вам напомнили товарищи по работе. Это правда? Или так, натяжка?

— Правда. Правда, я совсем забыла. В тот день, помню, мне так же надо было идти на левый берег, я собралась уже выходить из дому, вдруг приходит старший инженер-геолог, Петр Сергеевич, и говорит: «Немедленно в контору, начальство из Ленинграда приехало, производственное совещание». Пришли. Все наши сидят чинно, приезжих, правда, никого нет. Но только я зашла, начальник экспедиции, Николай Александрович, встал и говорит: «Дорогая Станислава Раймондовна, от имени всех нас, от имени стройки поздравляю вас с шестидесятилетием!» Я, по правде говоря, дальше уже ничего и не слышала от волнения. Вазу хрустальную мне подарили, цветы. За цветами они, оказывается, машину специально в город гоняли. А потом начали поступать поздравления и подарки из разных северных экспедиций, где я работала. И как они запомнили мой день рождения, до сих пор не пойму!

Слава смотрел на её загорелое, морщинистое лицо с яркими зеленоватыми, удивительно молодыми глазами, и ему было очень понятна памятливость ее товарищей по работе. Он подумал, что хорошо бы и ему остаться до старости таким же молодым и сильным человеком, как эта женщина.

XVII

Возвратившись в поселок, Слава купил в буфете пирожков с картофелем. Поел в редакции, запивая пирожки водой, и принялся лихорадочно записывать все увиденное и услышанное этим утром. Записывать при Станиславе Раймондовне он стеснялся. А сейчас чувствовал, что многое улетело невосстановимо, ушло, как вода сквозь пальцы, — и невозможно вернуть. «Нет, — решил Слава, — как бы то ни было, надо записывать сразу, тогда остается больше крупиц жизни, ярче живой след событий, разговоров.»

Зазвонил телефон.

— Ты уже на месте? Ну, что, старик, приморила тебя Станислава? Я тоже, помню, с ней однажды пошёл, не рад был. — Голос Смирнова доносился издалека, как будто из под земли, был резким, сухим. — Что-нибудь интересное нашёл.

— Не знаю. Может быть. Посмотрим.

— Пока ты смотришь, бетонщики мировой рекорд поставили. Записывай. «Бригада бетонщиков Семена Лысцова, работающего на бетонировании строительного тоннеля, уложила за смену девяносто восемь кубов бетона — целый блок. Лысцов, Магомедов, Святкин, Кузнецов, Кузькин — вот имена наших героев. Все они, кроме Магомедова, опытные бетонщики». Старик, вобщем и так далее, я там минуту был, на одной ноге, торопился на совещание. Я из хаты звоню, у меня гости неожиданные. Ты эту заметулю распиши по всей форме, чтоб самое меньшее строчек сто было. Я завтра утром в типографию отвезу, из номера что-нибудь сниму, а это поставлю на первую полосу. Сможешь?

— Постараюсь.

— Ну, старик, действуй. Напишешь и положи прямо на мой стол, я завтра в шесть утра в город поеду — надо успеть, пока тираж не отпечатали, а то областная вперед нас может дать. Приходи скорей. Проголодался, наверно, Варя для тебя специально вареники с творогом сделала. А я не в форме. Давай, старик, не подведи, мы — журналисты!

Смирнов положил трубку.

«Сто строк? Я ведь, главное, не видел этих людей и в котлован без Смирнова не пустят, да они уже и по домам разошлись — скоро вечер. И ноги не держат…»

«Мировой рекорд» — выстукал он заглавие на машинке.