– Извини. – Хачмен подозвал официанта. – Что ты будешь пить?

Она заказала перно и с явным удовольствием сделала первый глоток.

– Девушка, которая придерживается социалистических убеждений, едва ли вправе заказывать такие дорогие напитки, но, похоже, у меня совершенно капиталистический желудок.

– Кстати… – Хачмен достал из кармана пиджака конверт и передал ей. – Он уже адресован, надо будет только наклеить там марку. Не возражаешь?

– Не возражаю. – Она, не глядя, опустила белый прямоугольник в сумку. То, что она приняла конверт без раздумий, обрадовало Хачмена, но он тут же начал беспокоиться, что при таком небрежном отношении она может его просто забыть.

– Это не вопрос жизни и смерти, но для меня достаточно важно, чтобы статья была доставлена быстро.

– Не беспокойся, Лукас. Я все сделаю. – Ее ладонь обнадеживающе накрыла его руку.

Пальцы Андреа казались холодными, и он инстинктивно положил свободную руку поверх ее. Она снова улыбнулась, глядя ему прямо в глаза, и словно сработал какой-то биологический переключатель – Лукас почувствовал возбуждение. С этого мгновения само время будто изменило свой бег: минуты тянулись на удивление долго, а часы пролетали совершенно неуловимо.

Они выпили несколько коктейлей, потом поужинали, выпили еще, после чего Лукас отвез ее домой. Ее квартира находилась на последнем этаже четырехэтажного здания. Как только машина затормозила на усыпанной гравием площадке перед подъездом, Андреа вышла и пошла к дверям, на ходу доставая из сумочки ключи. На ступеньках она обернулась и посмотрела на него.

– Ну заходи же, Лукас, – сказала Андреа нетерпеливо. – Здесь холодно.

Хачмен выбрался из машины и прошел за ней в небольшой холл. Дверь лифта была открыта, и они ступили в алюминиевую коробку, уже держась за руки. Поднимаясь, они целовались – губы ее оказались мягкими, как он и думал, и она льнула к нему, прижималась бедрами, как он и ожидал. Следуя за ней в квартиру, Хачмен чувствовал, что у него дрожат ноги. Мебели в квартире было немного, но все со вкусом. В воздухе чувствовался слабый запах яблок. Едва закрылась дверь, Андреа сбросила пальто на пол, и они снова стали целоваться. Андреа была чуть полнее Викки, и ее груди казались тяжелее. Это невольное и непрошенное сравнение отозвалось странной ноющей болью в висках. Хачмен выкинул Викки из головы и впился в губы Андреа.

– Ты хочешь меня, Лукас? В самом деле?

– Да, в самом деле хочу.

– Хорошо. Жди здесь.

Она ушла в спальню, и Хачмен замер в ожидании. Вскоре Андреа вернулась. Кроме черного бюстгальтера с круглыми отверстиями для сосков – молочно-белая плоть словно выдавливалась из этих отверстий, и соски немного задирались вверх – на ней ничего не было. Шумно дыша, Хачмен сбросил свою одежду, прижал Андреа к себе и повалил на алый ковер. "Вот, – пронеслась мысль, – вот так, моя дорогая Викки…"

Спустя какое-то время он с ужасом обнаружил, что не чувствует… ровным счетом ничего, словно ниже пояса его накачали каким-то замораживающим лекарством, которое уничтожает любые ощущения. Смущенный и напуганный, Хачмен продолжал битву между своим телом и ее, сдавливал, хватал, прижимал…

– Успокойся, Лукас, – донеся до него далекий, будто со звезд, голос. – Ты не виноват.

– Но я не понимаю… – тупо сказал он. – Я не знаю, что со мной.

– Сексуальная гипостезия, – ответила она не без сочувствия. – У Крафта-Эббинга этому посвящена целая глава.

Хачмен покачал головой.

– Но у меня все в порядке, когда я…

– Когда ты с женой?

– О боже! – Хачмен сдавил виски руками, потому что боль стала невыносимой.