– В Синею? – ехидно переспросил крестьянин. – А знаешь, как туда добираться? Все дороги охраняются.

– Ничего, без дорог, лесами, горами проберусь.

– Все одно сцапают, – тихо пробурчал старик и тут же, спохватившись, искоса взглянул на мальчика, потом добавил осторожно: – Сдавайся в плен… тебе же лучше будет.

Мальчик вскинул карабин.

Ну, вот! Слова им не скажи – сразу на рожон лезут. Бешеные какие-то! Такому ничего не стоит пальнуть. И дают же им оружие в руки!

– Пре-датель! – прошипел парнишка сквозь зубы. – Из-за вас проиграли!

– При чем тут мы? – пробормотал старик и торопливо добавил: – И вы не виноваты… На их стороне сила. У них всего вдоволь. А у нас что? Ни одного самолета, ни одного…

– Это не поражение, – упрямо повторил мальчик. – Умереть в бою, не сдавшись врагу… Наши в Синею будут держаться до конца!

– Тогда всех японцев перебьют.

– А что, по-твоему, лучше холуем быть, лишь бы в живых остаться? – Он говорил таким тоном, точно отчитывал первоклассника. – Даже ребята вроде меня сражаются в смертном бою. Эх, ты!.. А еще взрослый!..

– Старуха у меня парализованная да дочка на шее, – ворчливо ответил крестьянин, – а вы-то что жрать будете, если крестьяне работать перестанут?

Но, увидев, что мальчик снова приходит в ярость, старик повернулся и, сказав: "Пойдем!", зашагал прочь.

Одинокий дом в долине. Тощая, с торчащими ребрами корова щиплет траву, на морде у нее выражение полного безразличия и покорности. Поля вдоль ущелья давно убраны, всюду, как великаны, высятся скирды рисовой соломы.

– А их нет? – подозрительно спросил мальчик.

Старик покачал головой.

– Все до одного ушли… тут неподалеку… в соседней деревне, кажись, остался отряд…

Голос крестьянина заставил мальчика еще больше насторожиться. С этим старым пугалом надо держать ухо востро.

– Мать, это я! – крикнул крестьянин.

Вблизи дом казался большим. По двору бродили куры. Пахло перегноем и свежей соломой.

От одной мысли о яичнице рот переполнился слюной.

В доме кто-то заворочался. Старик вошел и с кем-то заговорил вполголоса. Парнишка разглядел уставившиеся на него выцветшие старческие глаза. Старик успокаивающе говорил: "Ничего, обойдется", а старуха требовала гнать оборвыша в шею.

Он сел, вытер пот. Еле сдерживался, чтобы не уснуть. Сон одолевал его.

– Сейчас приготовлю поесть, – сказал старик приветливым голосом. Он прошел в кухню, неслышно ступая по земляному полу. – Дочери дома нет, я дам тебе пока холодного рису.

– Ладно, все равно.

Урчало даже в горле. Шутка ли сказать: вторые сутки ничего в рот не брал. Так и спятить недолго.

– Замори покамест червячка, а к вечеру курочку зарежем. Переночуешь у нас, утречком уйдешь себе…

– Оставь! Ни к чему это, – сказал мальчик, недоверчиво вслушиваясь в елейный голос старика. – Съем рис и на дорогу возьму немного. Курицу резать жалко!

– Чего ее жалеть? Старенькая. А то еще им достанется.

– "Им" достанется не за так, а в обмен на что-нибудь.

Старик расхаживал по кухне и сладко ворковал:

– Ты наедайся, наедайся, а то до Синею не доберешься.

Рисовая каша, тушеные овощи, яйца, вяленая рыба.

Он знал, много есть опасно – расстроится желудок, так и умереть недолго, но остановиться не мог. Он отхлебнул зеленого чая, с трудом подавив в себе желание есть еще, набить желудок до отказа.