Он улыбнулся и легонько похлопал ее по руке:

– Давай возблагодарим Судьбу, – сказал он. – Во всяком случае, это то, что можно себе представить.

Солнце садилось. Тени стали длиннее. На небе не было ни облачка. Вечер тоже обещал быть прекрасным.

День угасал. Они "сорвали день", словно цветок или фрукт, как сказал древнеримский поэт. С явной грустью вспомнил муж школьные годы, уроки, когда изучали Горация: как давно это было! Сейчас это время кажется ему еще более далеким, чем нетерпеливый крик матери, зовущий его из соседского сада: "Иди домой кушать, немедленно".

Он снова коснулся ее руки.

– Как прекрасно осознавать себя счастливыми, правда? Ведь чаще всего это понимаешь, когда счастье уже ушло, когда слишком поздно.

– Да, – прошептала она. – Но я не смею говорить о нем вслух. Счастье такое хрупкое. Сразу же рассыпается в прах, как только заговоришь о нем.

– Тогда это не настоящее счастье, если оно такое непрочное.

На террасе стояло блюдечко с молоком для ежика, который каждый вечер доставлял им радость своим приходом. А сегодня вечером? Разве он не приходил? Она крепко сжала его руку.

– Ежик убит! – произнесла она.

Теперь они оба уже заметили: по траве тянулся кровавый след, ежик, вероятно, шел от проезжей части в сторону дома, чтобы спокойно умереть под ступеньками их крыльца.

– Что это означает? – спросила она.

– Боже мой – «означает»! Что же может такое особенное означать тот факт, что еж попал под машину? Разве мы, кстати говоря, не опасались этого? Ведь на нашей тихой улочке движение постепенно становится все более оживленным. «Означает», сказала ты. Означает ли чтонибудь тот факт, что ты моргаешь глазами? Или то, что я сейчас чихнул? Утром я закопаю ежа.

– Ты его закопаешь, но это отнюдь не означает, что история с ежом будет закончена.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что мы были слишком счастливы. Какое мы имели на это право!

– Возьми себя в руки, – неестественно громко проговорил он. – Мы ведь с тобой не суеверны. Ты просто чересчур насмотрелась фильмов ужасов по этому чертову телевизору, – решительно добавил он.

– Блюдечко с молоком! – повторяла она как заклинание.

– Неужели мы должны чувствовать угрызения совести из-за того, что слишком мало заботились о еже?

– Мы верили в то, что сможем противостоять мировому злу с помощью блюдечка с молоком, – сказала она с горькой усмешкой.

Вечером она прикорнула в его объятиях и никак не хотела уходить в свою постель.

– Можно я останусь у тебя?

– Но разве тебе совсем не хочется спать?

– Я не смогу заснуть в своей постели, мне там так одиноко.

– Оставайся со мной, – сказал он великодушно, – но чего же ты боишься?

– Ах, если бы я только знала это определенно, тогда бы я не боялась, – проговорила она загадочно.

Кажется, она даже расплакалась.

– Мы не должны предаваться унынию, – проговорил он с деланной бодростью. – Утро вечера мудренее.

– Ничего подобного, – прошептала она. – Мир не меняется с воскресенья на понедельник.

Глубокой ночью он перенес ее в ее собственную постель. Она проснулась с криком.

– Мне приснился такой ужасный сон, он был такой явственный! Его галстук был забрызган кровью!

– Чей это – "его"?

– Того, кто пришел убить меня.