— Оль, — подытожила Барба, раскачав их по очереди. — Я снова слышу. Эта на одном лезвии врезного замка держится, другая ещё и на засове с той стороны, лязгает как проклятая, а третья будто замурована или вросла в косяк. Посодействуй.

— Кормить меня надо лучше, — Олавирхо оттеснила сестру, уперлась ладонями в якобы вросшую дверь — и та с мерзостным воем подвинулась вбок ладони на две.

— Не заперта. Задачка для деток, — заметила с удовлетворением. — Рельсы вот сильно заржавели, по которым ходит. Там внутри замок врезан двуязычный, раздвоенный.

— Откуда ты знаешь?

— Папа Рауди такой прилепил на камору, где у него столярно-слесарный инструмент, — хмыкнула морянка. — Гнездо Т-образное или «ласточкин хвост», поверх него пластину вмуровывают, если не хотят исхитряться — с поворотом долбить. Летит с одного нехилого удара по дверному полотнищу. Это он сам мне растолковал после того, как вторглась и от него ****юлей огребла: в утешение. А то, чего доброго, и во второй раз бы в скважину чёрного пороха насыпала.

— А. Тут с куда большим умом сделано — если заперто, так в любом случае цепляется, а если нет — выходит метафора.

— Ты о чём, Барбариска?

— Некто хочет нам показать, что не стоит ломиться в дверь, пока не убедишься, каким ключом она открывается.

— Кавалеры?

— Не знаю. Что-то такое витает в воздухе… — проговорила Барба, заходя внутрь. И ахнула.

Все три двери выходили в анфиладу с широкими проёмами — каждый увенчан аркой. Дуги терялись в запылённом свету раннего вечера, что лился из узких окон, длина помещения тяготела к бесконечности. По стенам выстроились бронзовые и посеребрённые статуи. Мечи и сабли самого разного вида и формы щетинились в своих подставках, как иглы дикобраза, луки и самострелы, щиты — высокие, прямые, в рост человека и круглые, с елманью или железной рукавицей, что торчала посередине, — были укреплены посередине стен, как инкрустация или орнамент.

— Арсенал, — Олавирхо обхватила сестру за плечи, стала рядом, любуясь. — Какая красота! Какое богатство! Да за то, что здесь собрано, десяток крепостей можно было починить.

— Зачем они тогда, крепости и замки? — резонно ответила Барба. — Если пустые. Без того, чем можно гордиться и что надо оберегать.

— Разве эти слова относятся не к таким, как мы? — рассмеялась Олли.

Барба тоже улыбнулась:

— Не торопись в живые сокровища: их положено держать за крепкой дверью и высокими стенами.

А сестра уже нацелилась на ближайший доспех со шлемом в виде головы морского чудища:

— Серебряная инкрустация, золотая чеканка, а уж работа — сам рутенец Негроли бы позавидовал.

— А кто он такой?

— Великий талианский оружейник эпохи Ренессанса. Приспособился выгибать по форме драгоценную сталь, а не железо, как прежде. Полный доспех стоил годового дохода с целой провинции. Интересно, а удар хорошо держал? Говорят, вместе с рутенскими игрушками вертцы подхватили было и горячее оружие — такие смешные свинцовые шарики, которыми бросается порох. Мягкие и отравные. Вот я про них.

— Слушай, Олли, если тебе хочется, давай здесь мушкеты поищем. И аркебузы.

— И дуэльные пистолеты, чтобы как у древних рутенцев, — буркнула Олли. — Дурни: так ведь убиваться совсем неинтересно. Пиф-паф, ой-ой-ой, умирает Пушкин мой.

— Ф-ф, ну разве так можно о покойнике.

— Он сам мне это продекламировал.