|
И сам ты был весь в черном. - И я откинул плащ за плечо, чтобы не мешал, обнял тебя за талию и одной рукой поднял в колесницу. - А девчонки только стояли и визжали, - вспоминала Персефона. - И когда матушка узнала об этом, она просто не знала, что делать... - Она чересчур хорошо знала, что делать, - вздохнул я, - ибо все это было предсказано задолго до того, как случилось: я должен был увидеть тебя среди прочих нимф и влюбиться без памяти. Но полюбил я тогда в первый раз в своей жизни. В этом я совсем не похож на Посейдона, Аполлона и других богов: они-то всегда, влюбившись, клянутся, что это у них на века, но стоит только на следующий день промелькнуть краю новой юбки, как они начисто забывают о прежних клятвах. Но я - царь Смерти и полюбить могу только один раз. Раз и навсегда. - Бедный Гадес, - вздохнула Персефона. - Тебе будет очень одиноко без меня? - У меня останутся воспоминания о тех чудесных шести месяцах, что мы провели вместе, о том, как я был счастлив, когда ты сидела рядом со мной на троне. Я и сейчас бесконечно счастлив, что ты - моя царица преисподней. - А мне понравилось быть царицей Аида. В этом есть что-то особенное. То есть подземное царство не похоже ни на одно царство на земле: здесь остается только то, что уже использовано и поэтому утихомирилось, а значит, его легко держать в руках. - Аид - царство осознания, - сказал я. - На земле, там, где живете вы, вам не хватает времени, чтобы проникнуть в суть вещей. Здесь у каждого на это есть столько времени, сколько ему необходимо. К тому же здесь нечего бояться - ведь мы уже мертвы, и не о чем беспокоиться - ведь каким-то непостижимым образом мы продолжаем жить. - Вот только вечера здесь слишком долгие, - пожаловалась Персефона. - У меня только в детстве были такие длинные вечера: казалось, они растягивались до бесконечности, и солнце еле-еле, нехотя ползло к закату. Но вот солнца здесь нет. Слабый сумрак склепа, изредка прерываемый тьмой, а солнца - нет. Я потеряла солнце. Я кивнул: - Да, солнца у нас нет. Но нам светит луна и еще факелы. - Они бросают такие длинные тени, что я, пожалуй, боялась бы их. Если бы в Аиде было чего бояться. - О нет, - сказал я. - Худшее уже произошло, и еще хуже не будет. Так ты съешь мое гранатовое зернышко? Она взяла одно из двух зернышек с моей ладони и положила на свою - узкую и белую. - А почему ты так хочешь, чтобы я его съела? В этом какой-то подвох? - Да, - ответил я. - У меня нет от тебя секретов. В этом есть подвох. - Так что же случится, если я его съем? - Это сохранит мои права на тебя, когда ты возвратишься к живым. И это будет гарантией, что ты вернешься ко мне, в преисподнюю. - Вернусь к тебе? - переспросила она. - Но ведь я в любом случае собиралась вернуться. Я покачал головой: - Ты сама не знаешь, как обернется, когда ты поднимешься отсюда в светлый верхний мир и вдохнешь его воздух. И когда ты снова полностью почувствуешь себя живой, ты забудешь обо мне. И будешь удивляться, как тебе могло нравиться это мрачное место с его угрюмыми садами и рекой забвения, по которой плывут бесчисленные души умерших, и лишь плакучие ивы тихо шелестят им вслед. И ты скажешь себе: «Да он просто околдовал меня, приворожил. |
