Даже ухо к стенке приложил. Слышу, Харолд кому-то звонит. И говорит: «Хана прокурору, больше нам про него волноваться не нужно». И дальше вроде как что-то говорит. А потом слышу: «Я его прикончил и ушел чистым».
— Что еще он сказал?
— Ничего больше. Только: «Я его прикончил и ушел чистым. Бумаги заныкал, а машину загнал в озеро. В ближайшее время никто не найдет».
— Он сказал именно это? Дословно?
— Да, именно это.
Парнишка заискивающе заглянул в глаза Гиттенсу: правильно я все изложил, нигде не ошибся? Он словно рассказал у доски домашнее задание — и теперь ожидал оценки от преподавателя.
— Еще что-нибудь Брекстон сказал по телефону? — настаивал я.
— Не знаю. Разговор был длинный. Я запомнил только несколько предложений.
— Но ты ведь слышал разговор целиком? Ты сказал, стенка тонкая.
— Слышать-то слышал, но запомнил только немного.
— Хоть в этом немного ты уверен? Ты дословно запомнил или фантазируешь?
— Нет, что я запомнил, то запомнил слово в слово.
Келли, слушавший рассказ Андрэ из дальнего угла комнаты, вдруг спросил:
— Ты с кем-нибудь делился этой историей до сегодняшнего дня?
— Нет. Себе дороже такие вещи рассказывать. Законы братвы я знаю. Сболтнешь лишнее — тебе не жить. Лучше не в свои дела не вмешиваться. А сегодня утром мистер Гиттенс пришел и стал расспрашивать. Ну и я вроде как решил сказать правду.
— Столько времени молчал, а сегодня утром вдруг «вроде как решил сказать правду»?
— А меня до этого никто не спрашивал.
Я пристально изучал круглое одутловатое лицо парнишки. Врет или не врет?
Гиттенс счел нужным вмешаться:
— Андрэ временами делает кой-какую работу для меня. В свое время я его застукал с наркотиком — преступление небольшое, но все-таки преступление. Плохие парни подговорили его на этот дурной поступок. «Подающие» любят использовать невинных ребят в качестве посыльных — полицейскому и в голову не придет, что этот вот ангелок мотается с наркотиками в кармане. У Андрэ я нашел несколько порций кокаина. Чтобы искупить свою вину, он время от времени мне помогает.
Парень посмотрел на Гиттенса с собачьей преданностью.
Мне стали ясны их отношения. Гиттенс держал парнишку на крючке. Отсюда все это странное противоречивое поведение Андрэ: желание, чтобы мы все провалились в ад, — и желание выслужиться перед нами; нежелание говорить — и неуемная болтливость.
Гиттенс продолжил:
— Он иногда делает для нас контрольные закупки наркотиков. Вне Мишн-Флэтс — в районах, где его никто не знает. И если он слышит что-либо интересное, то передает мне. Он молодец. Если выдержит и будет молодцом шесть месяцев, я готов забыть о его проступке и не передавать дело в суд. Андрэ — хороший мальчик, с чистым прошлым. Отличник в школе. Ему прямая дорога в колледж, а не в тюрьму!
Отец потрепал Андрэ по плечу. Андрэ покосился на ободряющую руку как на змею. Похоже, парень лучше отца понимал, в какую историю он влип. Быть свидетелем против Брекстона — это посерьезнее, чем не выучить домашнее задание!
— Андрэ, — сказал я, — ты отвечаешь за каждое слово из того, что ты нам рассказал?
— Ну да.
— И ты хочешь повторить рассказ перед большим жюри присяжных? Ты готов выступить на суде?
— Если надо — готов.
Мы вышли из конференц-зала, оставив сына наедине с довольным отцом.
В холле я спросил Гиттенса:
— Вы уверены, что мальчишка не сломается до суда, что он действительно выступит в качестве свидетеля?
— Парень не простой. |