— Вот именно! Кому я в церкви нужен — убийца!

— Фазуло мог получить пожизненное, а при ловком адвокате — лет пятнадцать. И что бы это был за цирк: сегодня Фазуло отсидел бы десять лет и через пять лет вышел бы на свободу. Как тебе это нравится? Мой друг в земле лежит, а Фазуло жизни будет радоваться и доживет до ста лет?

— Я спрошу Фрэнни, что мне делать.

— Не совершай подобной глупой ошибки!

— Плевать мне на все!

— Это ты сейчас так говоришь. Потом тебе станет очень даже не плевать! Ты чего от Фрэнни ждешь? Думаешь, поболтаете вы по душам, и ты уйдешь от него обновленный и очищенный? Голубчик, прокурор не священник. Он исповеди обязан протоколировать. Если кто-то признался ему в убийстве, он не может сказать: раз ты раскаиваешься — ступай с Богом. Он обязан открыть дело об убийстве. Работа у него такая. Ничего личного. Он нас обоих к суду притянет.

— Мне плевать. Будь что будет.

— Арчи, ты хочешь стать в глазах всего мира осужденным убийцей?

— Много не дадут. «В пылу страсти» и все такое.

— Арчи, откуда такая наивность, ты словно и не в полиции служишь! Эндрю Лауэри не купится на твое «в пылу страсти». Присяжные тоже не найдут смягчающих обстоятельств. Мы с тобой неделю ждали — какое тут, к чертовой матери, сгоряча?! Хладнокровно спланированное и хладнокровно совершенное убийство. Пожизненное без права апелляции. В лучшем случае. Если ты про меня не думаешь — ладно. Однако у тебя жена, двое детей. Каково тебе сесть на всю жизнь в Уолпол?

Траделл молчал.

— Давай, приятель, соберись. Хватит киснуть и нести чепуху. Мы никого не убивали. Мы поквитались за убитого товарища. Это совсем другое.

И тут Траделл сказал роковые слова — если прежние слова не считать таковыми.

— Я никого не убивал.

Гиттенс молча уставился на него.

— Я просто стоял рядом, — продолжил Траделл. — Ты был с пистолетом. Я свой даже не вынимал.

Гиттенс долго хранил молчание.

— Значит, вот как ты все поворачиваешь…

— Да, — кивнул Траделл, — я был там, но я не убивал!

— Арчи, не надо. Так говорить со мной — нехорошо. Мы с тобой друзья. Мы с тобой оба в равной степени замешаны в этом деле. Нам следует поддерживать друг друга, а не топить.

Теперь замолчал Траделл.

— Арчи, обещай мне ни с кем об этом не говорить. Дай мне слово. А я обещаю тебе еще раз надо всем подумать. Даешь слово пока держать язык за зубами?

— Да. Но помни, век молчать я не намерен. Ты что-то решай. Я дальше так жить не могу. Жить во лжи — это не по мне.

— Ладно, дружище, заметано. Я все хорошенько обмозгую, и мы с тобой еще раз серьезно поговорим.

* * *

— Но слова своего Траделл не сдержал? — спросил я. — Он все-таки пошел к тебе.

— Да, он ко мне приходил, — ответил Фрэнни Бойл.

— Ну и?..

— Рассказал все как на духу. Дескать, я убийца, что мне делать? Я как-то его успокоил, попросил время на раздумье. Он поставил меня в пренеприятное положение. Вот так, с кондачка, мне не хотелось начинать дело об убийстве, дело, где убийца — полицейский! Конечно, я сказал Арчи: молодец, правильно, что ко мне пришел. А про себя я думал: на хрена ты ко мне приперся, козел! Весь этот лепет «стоял рядом, пистолет даже не вынимал»… такие байки жене можно травить, а перед присяжными не пройдет. Убийство первой степени. Но мне-то каково? Друг пришел облегчить душу, а я его упеку пожизненно.