Скажу сразу, этот Эд Керт большого доверия не вызывал, даже по первому впечатлению. Сразу складывалось мнение: вот человек, которого лучше обходить десятой дорогой. Угловатое свирепое лицо, на котором царил узкий длинный нос и горели два темных глаза. Кожа изъедена шрамами от прыщей. Густые брови придавали лицу Керта постоянный насупленно-хмурый вид, как будто ему только что дали коленкой под зад и он намерен разобраться с обидчиком.

— Убитый был помощником окружного прокурора в Бостоне, — пояснил Крейвиш. При этом он стрельнул глазами в сторону Керта: видите, с какой тупой публикой мне приходится иметь дело!

— Ах, он из Бостона, — сказал я. — Ну-ну.

Детектив Эдмунд Керт склонился над трупом, исследуя его тем же неподвижным мрачным взглядом, которым только что прожигал меня.

Он натянул хирургические перчатки и потыкал труп пальцем в разных местах — словно разбудить его хотел.

Я внимательно наблюдал за лицом детектива, когда он вплотную приблизился к разлагающемуся телу Боба Данцигера — почти что носом его коснулся. Я ожидал какой-то естественной реакции: трудно было не отпрянуть, хотя бы из-за нестерпимой вони. Но ни единый мускул не дрогнул на лице Керта.

Если бы я видел только его физиономию, ни за что бы не понял, чем он занят: ищет карту в бардачке своего автомобиля или разглядывает мертвый глаз разлагающегося трупа с расстояния в одну ладошку.

— Возможно, именно поэтому его и убили, — сказал я, пытаясь проявить немного смекалки и сломать образ провинциального дурачка. — Потому, что он был помощником прокурора.

Керт никак не отреагировал.

Но я не сробел и гнул свое:

— Конечно, если его убили. Однако нельзя и самоубийство исключить.

Ага, это мысль! — обрадовался я собственной смекалке.

Из полицейской учебной программы я смутно помнил, что самоубийцы, которые пользуются огнестрельным оружием, чаще всего выбирают одно из трех мест на голове: стреляют в висок, в небо или между глаз.

То, что это могло быть самоубийством, осенило меня только что и показалось замечательным откровением, хотя я обронил это гениальное соображение рассчитанно-безразличным тоном. Дескать, знай наших! Я тоже не лыком шит и собаку съел в расследовании убийств!

— Вероятно, рука у него дрогнула, и пуля прошла через глаз.

Не отрывая взгляда от своей работы, Керт сказал:

— Нет, офицер, он не застрелился.

— Я, собственно говоря, шериф. Шериф Трумэн.

— Шериф Трумэн, на месте преступление нет оружия.

— Ах, оружия нет…

Я чувствовал, как у меня горят уши.

Крейвиш растянул губы в телевизионной иронической улыбке.

— Может, он засунул пулю в глаз рукой, — сказал я.

— Не исключено, — на полном серьезе отозвался Керт.

— Я пошутил, — поспешно сказал я.

Тут он наконец поднял на меня глаза и смерил таким взглядом, будто я был диковинный деревенский пенек. Затем вернулся к телу на носилках, словно смотреть на него было приятнее, чем на меня.

Крейвиш кивнул в сторону убитого и спросил:

— Он был как-то связан с этими краями?

— Не могу сказать. Хотя у меня и был короткий разговор с ним…

— Ах вот как! Вы были с ним знакомы?

— Нет, практически нет. Просто перекинулись несколькими словами. Он производил впечатление симпатичного парня. Я бы даже сказал, он мне показался безобидным малым. И такого конца для него я никак не ожидал…

— О чем же вы беседовали?

— Да так, ни о чем особенном, — сказал я. — О том о сем.