– Ничего, ничего, – деловито бормотала Надежда Прохоровна. – Походишь, посмотришь, я с Танькой побеседую… Авось выручим Алешку, и он нас не забудет.

Часть первая

Безрадостный свет серого сентябрьского утра едва пробивается сквозь шторы. Почти темно. Щелчки деревянных часов-ходиков не перебивает звук дождя; синоптики не обманули, будет пасмурно, но сухо.

Софья Тихоновна лежала на узкой, поставленной у стены постели и говорила «здравствуй» новому дню. Старалась сделать так, как подсказывали всей России телевизионно-журнальные целители, психологи, провидцы, экстрасенсы, мудрецы и просто доброжелательные люди: проснись и скажи новому дню с улыбкой – здравствуй!

Постель мягкая, теплая и использованная телом до удобных ямочек. Сколько еще улыбок удастся отдать неяркому свету, пробивающемуся сквозь серебристые плотные шторы?..

Вставать не хотелось совершенно. Думы баюкали и продлевали мир, не готовый к новому дню, мир сновидений, облака из грез; в мысли вплетались воспоминания о былом…

Пока лежишь и тихо щелкают ходики, все выглядит иначе. Ноющие в пасмурные дни ступни уютно спрятаны под одеялом, не зябко. И тело кажется прогретым, гибким и совершенно молодым, послушным.

А стоит встать, иллюзия развеется. Из зеркала глянет малознакомая седая женщина с верящими только прошлому глазами… Чужая. Зеркалу и внутреннему состоянию.

Пока лежишь, баюкаешь воспоминания, все кажется другим. Свершенное и явь переплетаются, ты снова молода, здорова, спина не ноет, не напоминает скрипом о годах, дела, намеченные с вечера, представляются легко-выполнимыми…

Утром в постели с прогретыми ногами все выглядит иначе…

Но стоит встать у зеркала… Увидеть визави… И не захочется здороваться с седоволосой дамой, где губ не видно без помады…

Как серо, однако, это утро!

Скорей бы облетела листва с огромного вяза и в комнату проникло больше света!

Пусть зимнего, пусть стылого, но – света!

Софья легла на бок и повернулась к стене.

Печально без Клавдии.

Сотни раз готовила себя к жизни без старшей сестры, убеждала: «Это неизбежно. Когда-нибудь ты обязательно останешься одна!»

Но оказалась не готова. Наверное, что-то подобное происходит и с отражением в зеркале. Пока не подойдешь лицом к лицу, не убедишься, как все это есть без прикрас и путаных иллюзий… Одиночество и седина неизбежны, но к подобному следует привыкать постепенно. Кому-то для этого требуются годы, кому-то месяцы, недели…

Мимо комнатной двери тихо прошаркали тапочки.

Теперь не надо прислушиваться и разгадывать: кто пошел на кухню?

Это Наденька проснулась и пошла ставить чайник…

Сначала заглянет в туалет, потом нальет в синий эмалированный чайник воды до половины и поставит на огонь.

Когда вскипит, заварит свежий чай. Когда-то заваривала индийский. «Три слона». Теперь без разницы. Который больше по коробочке глянется.

Клавочка тоже любила «Три слона»…

Когда шестилетняя Соня пришла к ней впервые, тоже поила ее чаем. Вот только был ли это «Три слона»?.. Баранки и мягкие бублики были точно…

«Мы сестры только по отцу», – приветствуя и фотографию Клавдии на стене, вздохнула Софа. Папа, тихий нежный папа Тихон Маркович Мальцев. Главный инженер небольшого деревообрабатывающего завода. Он вернулся с войны без левой руки. Но прежде, чем вернулся, Глафире Яковлевне, маме Клавдии, пришла похоронка: «Ваш муж, Тихон Маркович Мальцев, пал смертью храбрых…»

Глафира Яковлевна – эх! – в конце сорок четвертого закрутила роман с красавцем майором-тыловиком… Майор был далеко не холост и где-то даже многодетен.