Жантом задумался. Нет, не может быть и речи ввести его в серию, даже такую популярную. Мистер Хайд одиночка и должен таковым оставаться. Во-первых, серия означает определенную тематическую подборку, а это подразумевает необычайно яркую, непристойно привлекательную обложку. Но ведь имя Хайда само по себе попадает в цель. Оно направлено к сердцу человека, как бы говоря: «Ты и я, мы с тобой одно целое. Что ты об этом думаешь?» Итак, никаких рекламных трюков. Наверху скромно — Рене Жантом. Ниже просто вот такое потрясающее название, ничего больше. Дельпоццо поймет, прочитав рукопись.

Жантом вздохнул. И забыл обо всем том, что предстоит сделать.

Бриюэну я рассказал все: о рептилиях, приходящих ко мне во сне, и не только о рептилиях, но и других существах. Были еще звери на четырех лапах, возможно, это воспоминания о лазарете, в котором тетка содержала брошенных животных. Я сказал ему, что меня осенила идея воспеть питона, и он посмеялся над ней. Особенно его позабавила история с боа.

— Видите ли, — сказал он мне, — слова, особенно у романиста, имеют особую силу. Они только и ждут, чтобы соединиться, прилепиться друг к другу, обогатить неожиданным смыслом любую приходящую в голову мысль, даже самую банальную. Бедный мой друг, вас ждут и другие сюрпризы. Забудем об этом. Сейчас меня беспокоит та настойчивость, с которой вы цепляетесь за абсолютно вымышленную личность, — и я настаиваю на этом, — мистера Хайда. В настоящий момент все выглядит так, будто полнейшая развращенность этого существа услаждает, вернее, компенсирует какой-то вакуум внутри вас. (Думаю, что точно передаю его слова. Во всяком случае, стараюсь.) Пойду дальше, — продолжал он, — вы не прочь приписать себе таинственные убийства майора и пожилой дамы. Ведь правда? Словно это помогает вам скрыть нечто, происшедшее с вами очень давно. Вы бы охотно сказали: «Если я приложу руку к этим двум преступлениям, не имеет смысла копать дальше. Два убийства или три, не все ли равно? Так или иначе вина остается той же».

— Это не так.

— Да, это не так, потому что, играя в преступника — а вы должны признать, что это лишь игра, — вы обходите стороной то, что совершили раньше и что в своем подсознании вы считаете непростительным.

Бередя душу, Бриюэн причиняет боль. Он мне напоминает врача в колледже, который до крика давил на живот, когда ему жаловались на небольшую резь в желудке, пытаясь получить освобождение от уроков физкультуры. Но Бриюэн еще не кончил: он ищет правильную формулу и находит ее.

— Обвиняя себя в вымышленных зловещих деяниях, — сказал он, — вы пытаетесь снять с себя вину за то, что крепко сидит в вас. Это как солитер. Вы избавляетесь от его сегментов и считаете, что вылечились. Но пока в вас остается его головка, он продолжает грызть вас. Успокойтесь, дорогой друг, вы начинаете нервничать. Это понятно. Все мои пациенты упираются, как только чувствуют, что я становлюсь опасным, постепенно приближаясь к первопричине болезни.

— Ну и? — резко спросил я. — Что вы предлагаете?

— Что ж, дорогой друг, думаю, прежде всего надо обратиться к вашему рассудку.