Хультин и Сёдерстедт сели напротив Александра Брюсова. Он был мало похож на свой фоторобот.

Говорил Сёдерстедт. Каждый вопрос он повторял дважды, один раз по-шведски, второй — по-русски. Но на полноценный разговор это явно не тянуло.

Брюсов начал с того, что потребовал себе адвоката. Требование отклонили, туманно сославшись на государственную безопасность — безотказный метод. На все вопросы, включая вопрос о кассете с записью Монка, Брюсов отвечал иронической улыбкой. Один раз он сказал Сёдерстедту:

— Я узнал тебя.

В остальном Брюсов молчал, а после вопроса «Где сейчас Валерий Треплёв?» громко расхохотался и ответил на чистом шведском:

— А это, господа мои, вопрос религиозного свойства.

Больше он не сказал ничего.

Главному прокурору нелегко далось заседание о продлении содержания под стражей.

Не только потому, что отсутствие доказательств было само по себе фактом вопиющим, но и потому, что защита была представлена расчетливым любителем риторически-саркастических высказываний адвокатом Рейнольдом Рангмюром. Позиция прокурора выглядела просто смехотворной.

«Группа А», полностью деморализованная, разбросанная по залу, думала даже не о том, обретет ли свободу половинка дуэта Игорей, сколько о том, как это получилось, что один из самых известных и — безусловно — самый дорогой адвокат Швеции выступает защитником русского контрабандиста.

То, что они наблюдали, было поединком Тайсона и «Малыша» Эклунда, который логично закончился тем, что судья выдал по первое число и обвинителю, и полицейским властям за то, что они вынуждают систему правосудия тратить время и деньги на рассмотрение дел с заранее предрешенным исходом. В довершение всего освобожденный Александр Брюсов еще в зале суда бесследно исчез — как в воду канул. Ни один человек не видел, как он покинул здание. — Что это было? — осмелился задать вопрос Гуннар Нюберг, когда все собрались на вечерней летучке в Главном штабе борьбы. Туман разочарования висел в комнате, где собралась вся «Группа А», и сквозь него слабо просматривалась фигура хотя и не павшего, но все же серьезно раненного полководца Хультина, сидевшего за своим столом. Он сосредоточенно катал между пальцами шариковую ручку. Не отрываясь от этого поистине Сизифова труда, он горестно произнес:

— Вопрос очень прост. Означает ли то, с чем мы только что столкнулись, что у банды Виктора-Икс достаточно денег, а также контактов внутри шведской системы правосудия, если они так легко вытащили Брюсова?

Вопрос остался без ответа — хотя и не был задан как риторический.

«Группа А» пыталась по возможности разгрузить Стокгольмскую полицию и взять на себя как можно больше ночных дежурств по охране членов правления концерна «Ловиседаль» 1991 года.

Йельм провел одну ночь у человека по фамилии Бертильсон, а другую у человека по фамилии Шрёдениус. Справедливости ради скажем, что еще две ночи он все же провел дома в Норсборге.

Он не общался с Силлой, которая все еще жила на даче в Даларё. Ему ничего не оставалось, кроме как назвать все это «женской тайной» и довериться судьбе. Наверное, самое худшее, что он мог сделать, это навязывать себя. Он видел ее одиночество. Данне и Тува жили независимой жизнью: Данне по большей части пребывал один в своей комнате, а Тува часто гостила у подружки Миллы, чьи родители любили, когда она заходила к ним домой, но, как казалось Йельму, посматривали на него с упреком. Он загружал холодильник едой и думал о том, кого именно надо упрекать.

Тува сказала ему, что пятно на его щеке чем-то похоже на астрологический символ, правда, она не помнит, какой именно.