— Сколько ты хочешь? — с отчаянностью обречённого прошепелявил горбун.

— Двадцать талантов серебром, — с грубой прямотой ответил Туберон — ему уже начал надоедать этот театр. — И как можно быстрее.

— В своём ли ты уме?! — поражённый в самое сердце, воскликнул Макробий. — Такой суммы я не видывал уже лет пять.

— А вот это уже твои заботы, — сказал Авл Порций, вставая. — Мне пора. Я оставлю тебя, чтобы не было скучно, вот с этими милыми созданиями, — смеясь, он ткнул пальцем в сторону низколобых подручных Оронта с неподвижными глазами хладнокровных убийц. — Когда они с тобой побеседуют, ты найдёшь и тридцать талантов. Но я не жаден, в отличие от тебя, а потому больше мне не требуется. Я уже говорил — всего лишь возместить убытки, не более. Так что думай, и побыстрее. Когда я вернусь, твои послания к собратьям по ремеслу, у которых ты держишь деньги, должны лежать на этом дифре. Письменные принадлежности тебе доставят в один момент. Пока, Макробий, — и, посмеиваясь, Туберон вместе с Оронтом вышли вон.

Помертвевший Макробий в каком-то оцепенении наблюдал за вяловато-размеренными движениями палачей. Негромко болтая о чём-то своём, они деловито подбросили углей в жаровню, затем достали ремни, чтобы привязать его к скамье, попутно поспорив о качестве местной кожи, не шедшей ни в какое сравнение с понтийской…

Всецело поглощённый ужасным созерцанием приготовлений к пытке, ростовщик, как и палачи, не заметил медленно отворяющейся двери. И только когда в комнате сверкнули акинаки, и раздались чуть слышные предсмертные хрипы персов, он увидел, что логово Оронта заполнили какие-то люди, безмолвные и безголовые. Впрочем, когда прошёл первый испуг, Макробий понял, что головы пришельцев скрыты под толстыми стёгаными шлемами-башлыками с прорезами для глаз, с нашитыми поверх прочной ткани металлическими чешуйками.

Один из них, видимо, предводитель, что-то коротко приказал на незнакомом Макробию языке и, сняв шлем, подошёл к ростовщику. На него глянули пронзительные чёрные глаза уже немолодго мужчины; лицо его было исполосовано шрамами.

— Не бойся, Макробий, мы пришли, чтобы освободить тебя.

— К-кто… в-вы? — пролепетал, заикаясь больше обычного, горбун.

— Просто друзья, — широко улыбнулся мужчина. — В своё время узнаешь. А теперь поторопись. Нам нужно покинуть это осиное гнездо как можно быстрее. Помогите ему, — заметив, что ростовщика не держат ноги, позвал он безмолвных воинов, обыскивающих пристанище Оронта и убитых палачей.

Будь на месте Макробия скифский царевич или Рутилий, они сразу бы узнали в предводителе Гелианакса, жреца бога Гелиоса. Но нашего бедного горбуна в этот момент мало интересовала персона незнакомца. Его мучил единственный вопрос: а не попал ли он из огня да в полымя? Видят боги, двадцать талантов серебром он бы ещё наскрёб, а вот сколько запросят эти?

Накинув на плечи Макробия тёплый плащ и напялив на голову шлем-башлык, воины едва не на руках потащили ростовщика по грязным извилистым закоулкам в только им известном направлении. Уже у выхода из этого зловонного лабиринта Макробий споткнулся о тело мёртвого перса, одного из его похитителей. Неподалёку, выпучив остекленевшие глаза в небесную синь, лежал ещё один бандит. И у того и у другого горло было захлёстнуто тонкой волосяной удавкой…

Туберон и Оронт подоспели на ристалище как раз вовремя: звонко загремели малые тимпаны, загудели рога, затем к ним тонкими голосками подключились флейты, и на арену, образованную тесно сгрудившимися пантикапейцами, выехали поединщики. От ристалища зрителей отделяла только тонкая цепь скифских гиппотоксотов, присевших на корточки, чтобы не мешать сидящим сзади счастливчикам созерцать невиданное доселе кровавое действо.