|
Теперь нужно было поставить в центр комнаты стол, возложить безвольного Мгави и влить ему в глотку толику Гонго-Бонго. Сказать, по обыкновению, оказалось легче, чем сделать. Чёрный Пёс держал пасть на замке и отворачивался от эликсира. Пришлось звать на помощь могучего Абрама и кормить Мгави с ложки. Справившись с этим этапом, Мамба причастилась Гонго-Бонго сама, отстранила Абрама и начала приплясывать, негромко подпевая: — О могучий дух Тинги-Ронга, обитающий в моём простом вареве, к тебе я обращаюсь, могучий, тебя страшным именем заклинаю и прошу как доброго друга, да, как доброго друга: очисти это тело, да, это чёрное тело, дай мне и ему Силу, напои меня и его ньямой, да, звёздно-серебряной ньямой, чтобы все недуги от меня и от него отбежали, да, да, отбежали от него и от меня, на дно бездонных болот скрылись, да, скрылись в топких болотах, в горячих песках утонули, да, утонули в раскалённых песках… Постороннему, увидевшему её в этот момент, не требовалось быть знатоком африканских культур, чтобы понять: здесь происходили отнюдь не «танцы в этническом стиле» на потребу туристам. В комнате творилось настоящее волшебство. Настоящее, древнее и страшноватое, почти как память, пробуждавшаяся от запаха из чугунка. Приплясывала Мамба недолго. С лица Мгави постепенно сползла серая паутина. На губах высохла слюна, он упругим движением поднялся со стола, но чернокожая жрица ещё не была удовлетворена. — Живо лицом на пол, головой к окну! — приказала она Мгави. — Хочешь жить — замри! Абрам подал ей зажжённую сигару. Мамба со вкусом затянулась и резко выдохнула, наполнив комнату таким количеством дыма, что имейся здесь противопожарные датчики, они бы точно сработали. Затем взяла флягу, ту самую, из которой угощала Колякина, покропила ромом и продолжила танец. — О крылатый Мпунгу, повелевающий сто двадцать одним духом, я прошу тебя как доброго друга, да, как друга, я страшным именем тебя заклинаю: вылечи эту душу! Да, да, вылечи эту душу, верни ей прежнюю Силу. Я хочу видеть это, всем сердцем хочу видеть это. О Мпунгу в радуге сверкающих перьев, возьми меня под крыло, да, да, оперённый, возьми с собою в полёт… Дощатый пол скрипел, каждой своей доской изумляясь незнакомому ритму. И чудо свершилось. Мгави вздрогнул, вытянулся, охнул, затих. Рядом с ним безвольно опустилась Мамба, судорожно дёрнулась и захрипела. Дыхание жрицы замедлилось, а закрытые глаза явственно увидели… нет, не Чёрного Пса, как она ожидала. Перед ней предстал Чёрный Буйвол. Теряя последние силы, барахтался он в ловчей яме, источавшей омерзительное зловоние. Зеленоватая влага дождём лилась в яму из оранжевого облака, немного напоминавшего бутылку. Но что самое удивительное — Чёрный Буйвол тонул не один. На его рогах силилась удержаться огромная змея. Оба шли на дно, захлёбывались отравой, отчаянно пускали пузыри, но не могли ни расцепиться, ни выбраться. Однако свершилось — забили над ними крылья могучего Мпунгу. Поднялся ураган и прогнал оранжевую тучу, прекратив губительный ливень. Потом могущественный дух превратился в Великого Слона Ндловунклу и опустил хобот в яму, убирая мерзкую слизь. Вместе с нею исчезла и густая, затуманивающая сознание вонь. А Мпунгу явил свою высшую ипостась — с клёкотом принял образ Красного Орла, схватил насосавшегося отравы гада и взмыл с ним выше облаков, чтобы там разжать несокрушимые когти. Их поединок был сокрыт от зрения смертных, только падали наземь перья и пух, чтобы Чёрный Буйвол ступал по ним, выходя на свободу. Походка его была легка, рога крепки, а в проясневших глазах, казалось, горели звёзды. По телу Мамбы прошла горячая волна, бывшая жрица содрогнулась, расклеивая ресницы. Волшебный мир вновь скрылся за гранью, вокруг была российская реальность: решётки на окнах и немытые стёкла, делавшие летнее небо дымно-серым, как в городе. |
