— Это же опасно! А вдруг ты сорвешься? Тогда люди умирают! Неужели ты сам не сможешь?

— Нет! Я столько боролся с собой! И теперь решил — все! Зашьюсь.

Он меня ни в чем не убедил. Но утром нет времени вести разговоры.

Днем он приходит на обед и показывает шов на попе. Свежий реальный шов, со стежками.

Зашился!

— Вот она, торпеда! Там!

— Кто ж это сделал?

— В хирургии.

Муж называет фамилию начальника хирургического отделения.

Мне его жалко. И страшно ужасно за него — лишь бы не сорвался теперь.

— Ты понимаешь, что тебе грозит? Ты должен держаться!

— Конечно, я понимаю. Я перетерплю. Ради детей я на все готов.

Как легко верить в хорошее человеку, обессиленному ежедневным ужасом! Целую неделю длится полное безоблачное счастье. Муж помогает искупать детей! Укладывает их спать. Сидит с дочкой за уроками!

Что ж мы раньше-то не догадались это сделать?

Вот дураки-то! Так просто! И так хорошо!

Но… Недолго мучилась старушка в высоковольтных проводах… Через неделю муж приполз домой на карачках — такого я еще не видела! Лицо — красно-синее! Хрипит!

«Все, — подумала я, — выпил, а у него торпеда! Он же умрет теперь! Что делать?»

— Что ты наделал! — плачу я. — Что же ты наделал!

— Ыыыымммм, — мычит умирающий муж.

И тут, впервые в жизни (всегда что-то случается в первый раз), я говорю себе:

— Пить он сегодня начинал трезвым человеком. Знал, чем ему это грозит. Когда-то надо же за что-то брать ответственность самому. Прежде за все его выходки отвечала я. Врала, что у него температура, если он валялся пьяный и не приходил на службу, а однажды, придя в отделение во время его дежурства, обнаружила его (единственного дежурного врача!) совершенно «в дупель» и приводила в чувство — голову под кран с холодной водой запихивала, как он ни сопротивлялся… Он заплетающимся языком клял мою жестокость и бессердечность… А я молилась, чтоб никто только не зашел, никто не увидел… А сейчас… Что я могу сделать сейчас? У меня тут дети спят, я не могу их с ним наедине оставить, он на все способен, когда надрызгается. Но даже если оставлю, побегу в госпиталь просить помочь человеку с торпедой, где гарантия, что торпеда действительно существует? А вдруг он просто кого-то из друзей-докторов попросил наложить шов? Ведь были у меня сомнения на сей счет, были… Да… Но он сейчас какой-то не такой, как обычно. Синий прямо…

А оставшийся разум мне подсказывает:

— Синий он потому, что за один раз набрал недельную норму алкоголя. Торпеда к этому отношения не имеет, поскольку ее нет и не было.

И что же?

Разум оказался прав! Не было никакой торпеды. Был очередной спектакль с декорациями.

Поутру кающийся муж во всем признался. И снова обещал…

Я не уехала: в школе кончался учебный год, а вскоре и командировка наша заканчивалась вообще.

Я все еще любила мужа, да. Но не уважала его и не доверяла ему совсем.

Возвращение

Настала пора уезжать. Те, кто попадал на службу за границу, старались обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь: перепродавали, спекулировали. Еще одним серьезным источником дохода считалась покупка за гроши в воинской части списанной и прошедшей уже сотни тысяч км «Волги». С этим везло только избранным. Но те, кому повезло, делали в автобате полный ремонт машины, красили ее. Выглядела, как новенькая. Красавицу перегоняли в Союз и продавали в среднем за 25 тысяч рублей. Это средняя зарплата за 10–15 лет!

Многие были уверены, что обеспечили себя и детей всем необходимым на всю оставшуюся жизнь.