Зависит ли что-то от меня?

Я часто задавала себе этот вопрос, решая, как жить дальше. Иногда мне казалось, что от меня не зависит ровным счетом ничего. Ни — сохранится ли моя семья, ни будущее детей… Я не могу заниматься тем делом, о котором мечтала. Не потому, что не хочу или не способна. Это от меня не зависит.

Хорошо, что сейчас не тридцать седьмой год и не война. А то тогда даже и просто существование не зависело бы от меня.

И где гарантия, что мы проживем без войны или какой-то катастрофы?

Как жить, чувствуя, что ничего в твоей жизни тебе не подвластно?

Я решаю: да, от меня зависит мало что. Но — дети мои зависят от меня. Я не имею права их подвести.

Уже хорошо.

Дальше. От меня зависит, что бы ни случилось, сохранять достоинство. Не унижаться, хорошо выглядеть, не пакостить другим.

И еще: от меня зависит не прекращать усилий. Идти к цели. Падать, вставать, снова идти.

Пока могу, буду идти. Это от меня зависит. Точно.

Перестройка и ускорение

Как и любой новый правитель, Горбачев старательно придумывает что-то новенькое, показывая подвластному себе народу недюжинную решимость изменить его жизнь к лучшему.

Он объявляет:

— борьбу с алкоголем,

— ускорение и

— перестройку.

Вот в таком порядке. На перестройку мы даже сначала внимания не обратили. Вообще понимать речи нового энергичного лидера очень мешал его витиеватый способ выражаться, когда к концу предложения, им произносимого, забывалось о начале сказанного. Да и это полбеды. Но — произношение, обороты! Они выдавали человека, плохо образованного, ограниченного. Эти его «на́чать», «ухлу́бить», «ложить» звучали убийственно. Каждый раз, услышав очередной спич нашего командира, хотелось отреагировать не по-доброму.

И вот из-за этих его речей мы, похоже, многое проглядели.

Мы понимали, конечно, что он пришел надолго. Нестарый здоровяк. Но думали, что как-то худо-бедно поведет он корабль, о курсе которого хотя бы имеет какое-то представление.

ОН ЯВНО НЕ ИМЕЛ!

Вот в чем дело, вот в чем главная загвоздка.

Он лепил в своих речах чего-то такое туманное, из чего окружающие его неглупые и хитрые соратники сотворяли «наш курс».

Впрочем, что уж…

Начал он бороться с алкоголем. В винные ежедневно выстраивались дикие очереди. Уничтожил ценнейшие виноградники по всей стране. НЕ он сам, конечно, но у нас рады стараться…

Пошли другие недостачи: то мыла нет, то порошка стирального, то еще за чем-то очередь…

А объявили ускорение.

До сих пор не поняла, что должно было ускориться. Видимо, слово само по себе понравилось своим задором.

Стою как-то в очереди за хлебом.

Длинная очередь.

Разговариваем с рядом стоящим покупателем.

— Ускоряемся, — говорю.

А тут кассирша вопит: закрываю кассу, переходите в другую очередь!

Мой собеседник замечает:

— А теперь и перестройка пошла! Из одной очереди в другую.

Чернобыль

27 апреля 1986 года. Ясный, теплый, солнечный день. Можно ходить в летнем платье. У моей дочки день рождения. Мы зовем гостей, готовим угощенье. Праздник! Нам хорошо и весело.

Когда я ходила за покупками для праздничного стола, дул сильный, но очень теплый ветер, южный наверное. От него — никаких неприятностей, только юбку надо придерживать, чтоб не взлетала. В остальном — даже хорошо в жару.

После всяких вкусностей захотелось пройтись. Когда еще гулять по Москве, как не теплой весной? Почки раскрываются, дни длинные. Благодать.

Долго мы гуляем.