— Хорошо, светлейший.

— И чтоб держать язык за зубами!.. Авлиякулу-ата ни слова о нашем разговоре. Проболтаешься — пеняй на себя. А теперь ступай. Пока никуда не отлучайся из Урды. Твой же отец не сегодня-завтра вернется домой.

— Спасибо, светлейший!

Миръякуб, кланяясь попятился к двери.

На другой день Насриддинбек сам, через слугу, вызвал молодого конюха. Тот со всех ног помчался на главную площадь Урды, где его ждал мирза, временно замещавший бека. Вокруг мирзы теснились сановники, они с хмурым любопытством смотрели на бегущего конюха, которого отличил Насриддинбек. Миръякуб застыл перед ним в почтительной позе. Насриддинбек приказал:

— К вечеру подготовь моего коня. Я еду на свадьбу, — и, обращаясь к окружающим его сановникам, похвалил Миръякуба. — Парень — отчаянный лошадник. Все мы в молодости увлекались конями, а этот души в них не чает. — Он снова повернулся к Миръякубу: — надо бы дать моему гнедому звучное имя.

— Мы зовем его Лочин — Сокол.

— Лочин? Отлично! Он не хуже Карчигая?

— О, Лочин — это такой конь! — горячо отозвался Миръякуб.

— Надеюсь, ты и обращаться с ним будешь не хуже, чем с Карчигаем. Да, к вечеру надень новый халат — поедешь с нами на свадьбу к Саидкаримбаю, он выдает замуж свою дочь. Присмотришь там за Лочином. — Насриддинбек отвел Миръякуба в сторону, что-то шепнул ему на ухо. Все решили, что он дает конюху дополнительные наставления насчет своего коня. На самом же деле мирза предупредил Миръякуба, что на свадьбе будут Ибадуллахан и Рустам-байваччи, и он глаз с них не должен спускать!.. Миръякуб мотнул головой: будет исполнено, и отправился на конюшню.

Вечером он умылся, приоделся и вывел к урдинским воротам оседланного Лочина. Подсадив на коня Насриддинбека, он последовал за пышным сановным кортежем к дому Саидкаримбая.

По обеим сторонам ведущей туда улицы толпились люди Саидкаримбая. Склонив головы, скрестив на груди руки, они приветствовали знатных гостей. У самых ворот Насриддинбека встретил сам хозяин, торжественно провел всех во двор. Там, на айванах, уже восседали группами почетные гости, сановники, городские баи. При появлении Насриддинбека все встали — ведь он был правой рукой светлейшего Алимкулибека!..

Звучала музыка, пели хафизы. Гостям, одно за другим, подавали изысканные блюда.

Самых высоких гостей: главу духовенства — шейха-ул-ислама, верховного судью, Насриддинбека и других Саидкаримбай пригласил на просторный айван с причудливо разрисованным потолком. Насриддинбек с удовлетворением отметил про себя, что «кокандцев», Ибадуллахана и Рустама-байваччи, поместили на другой айван, попроще. Об этом, видимо, позаботился хозяин, державший сторону Алимкулибека, а значит и Насриддинбека.

Через некоторое время на «главный» айван поднялся старый бай, вступил в общий полушутливый разговор. Зная, что Асадуллахан выехал вслед за беком в Чимкент, мечтая о славе и титуле «борца за веру», Саидкаримбай, смеясь, спросил:

— Что там слышно о нашем «борце за веру»?..

Насриддинбек оценил его иронию, но сам ответил серьезно:

— Пока — никаких известий. Но мы надеемся, что наши войска отбросят противника. Главнокомандующий, наверно, уже получил приказ его величества: держаться до последнего.

Бай подсел поближе к Насриддинбеку, он был под хмельком, к тому же полагал, что на айване находятся лишь свои люди, приближенные бека, и можно дать волю языку. Наклонившись к Насриддинбеку, он сказал:

— Пока во главе наших войск Святейший — в Коканде могут спать спокойно. Его величество без Алимкулибека — котенок перед бухарским эмиром!..

Верховный судья с опаской оглянулся по сторонам:

— Осторожней, почтенный бай! И у стен есть уши.