Не пришел Алиджан и на другой день. Видя, как встревожен Андрей Андреевич, Шермат сказал:

— Завтра схожу к нему, узнаю, в чем дело, — и с угрозой добавил: — Ну, если застану его опять в чайхане — ему не поздоровится!

— Что ты сказал, Шермат? — рассеянно переспросил Андрей Андреевич.

— Говорю: если он опять за старое — не будет ему от меня спуску!

— Достаточно, если ты узнаешь, почему он не пришел.

— Ладно, будь по-вашему, — недовольно буркнул Шермат.

Утром, направляясь на работу, он заглянул к Алиджану. Во дворе была только Халниса-хола — она сидела в одиночестве на супе, печальная, с заплаканными глазами…

— Алиджан дома, хола?

Халниса-хола горько вздохнула:

— Уехал мой сыночек…

— Уехал?..

— Совсем уехал из Ташкента! Обиделся на меня и на отца. Тут, говорит, нет мне жизни, — она заплакала. — Уж я ли о нем не радела, не заботилась? Уж я ли не берегла его? Бог с ним, что он не работал, — пусть бы жил у меня под крылышком, я бы и горя не знала… А он… уехал, оставил меня одну.

— А куда уехал?

— Ох, и ведать не ведаю!.. В другой город.

— Ну и дела! — Шермат почесал в затылке. — Вот непутевый!

— Истинно — непутевый! — горячо поддержала его Халниса-хола. — Намучилась я с ним, совсем извелась… Что только ни делала, чтобы из него человек вышел! Ох, сынок, Шерматджан, не чадо мне бог послал — беду на мою голову! И еще нас же попрекает: мол, допечете вы тут меня…

Шермат ничего не понимал, но все же принялся утешать Халнису-хола:

— Не горюйте, хола…

— Как же мне не горевать!

— А вы все-таки не расстраивайтесь. Ведь, наверно, не на край света уехал. Обоснуется — пришлет письмо, сообщит адрес.

— Сказал, что напишет. — Халниса-хола хлопнула себя по лбу. Ох, я, старая!.. Памяти-то совсем нет. Он же записку оставил. Передай, говорит, Андрею-ака, нашему соседу.

— Где же записка? — встрепенулся Шермат. — Давайте ее мне, я передам Андрею Андреевичу.

— Сейчас, сейчас. — Халниса-хола, не переставая вздыхать, достала из-под кошмы, на которой сидела, сложенный вчетверо листок бумаги, протянула его Шермату. Тот схватил записку, поблагодарил Халнису-хола, торопливо попрощался с ней и стрелой помчался на завод…

Там вместе с Андреем Андреевичем они прочитали записку. Алиджан писал карандашом, почерк был корявый, неровный: «Уважаемый Андрей-ака!.. Такая тут заварилась каша, что пришлось мне прямо-таки бежать из Ташкента. Встретимся когда-нибудь — все объясню. Уж вы не браните меня, честное слово, я не виноват. Так все получилось… А уехал я, по совету своего бывшего учителя, на строительство ГЭС. Вашу доброту вовек не забуду. Вы меня на ноги поставили. Искренне ваш Алиджан».

Андрей Андреевич задумчиво пожевал губами:

— Какая его муха укусили?.. Ничего не понимаю…

XXIV

У участкового врача не бывает спокойных дней. То на машине, то на велосипеде, то пешком Фарида спешила к больным. Поликлиника, где она работала, находилась на окраине города и обслуживала дальние махалли.

Однажды Фариду вызвали к больному, жившему близ пригородного колхоза. Она отправилась пешком. Шла и любовалась налитыми яблоками в отяжелевших садах, стайками птиц, перелетавших с места на место… Как тут красиво — в целом свете не сыскать уголка живописней!.