Солнце, достигнув зенита, обрушило на город прямые потоки обжигающих лучей. Воздух был недвижим, и все вокруг словно замерло: высокие тополя казались изваянными из камня, ветви персикового дерева, тяжелые от плодов, перевесились через дувал на улицу — и тоже, чудилось, были вылеплены из бронзы и золота… Из сада тянуло пряным ароматом джиды — Алиджан повернул голову, через дувал увидел серебристую листву джиды, она переливалась под солнцем, как подернутая рябью вода. В этом дворе живет Фарида — Алиджан сразу и не заметил, что остановился как раз возле ее дома. Фарида… Недавнее прошлое Алиджана… Как причудливо течение жизни!

У него все-таки дрогнуло сердце, он схватил чемодан, поспешно перешел улицу…

У арыка, на корточках, сидел Сарымсак-ата… Когда Алиджан приблизился к нему, он встал, приветливо протянул юноше руку…

— С приездом, сынок! Жив-здоров?

Алиджан тепло поздоровался со стариком, теперь он мог прямо смотреть в глаза неутомимому труженику. И уже не дивился его неутомимости: он понимал Сарымсака-ата.

Вот и родной дом, знакомое раскидистое ореховое дерево — с тенью чуть не на весь переулок. Алиджан толкнул ногой калитку, она оказалась запертой изнутри на цепочку. Он постучал.

— Кто там? — послышался слабый голос.

— Это я! Откройте!

К калитке, опираясь на палку, подошла старая женщина. Алиджан узнал Джахан-буви. Она переспросила:

— Кто это? Я тут одна, сынок, хозяйка-то ушла…

— Да я это, тетушка Джахан-буви!

— А, ты меня знаешь? — старуха сняла цепочку, приоткрыла калитку, но стояла, не двигаясь, вглядываясь в Алиджана подслеповатыми слезящимися глазами. И Алиджан смотрел на нее с ласковым состраданием. Бедняжка за год совсем состарилась: спина согнулась, из-под платка выбивались белые-белые волосы… Видя, что Джахан-буви не признает его, Алиджан спросил:

— А где хозяйка?

— Ушла, сынок, в город ушла… У всех свои заботы, только такие старухи, как я, сидят без дела, изнывая от жары да тоски. Ох-хо-хо, оставили на меня дом, а о том не подумали, как мне тяжко одной-то…

— Вы бы дали мне во двор-то зайти.

— Да говорю же тебе, сынок, никого, кроме меня, нет.

— Неужто вы меня не узнаете, биби?..

— Постой-ка, — старуха по-птичьи вытянула вперед голову. — Кто ж ты такой будешь? Голос-то знакомый… Уж не Кучкарбай ли, сын Мастурахон? Ну да, Кучкарбай! Ты, говорят, заделался милиционером?.. — Алиджан хотел было возразить, но она остановила его мягким жестом. — А ничего, ничего, что милиционер. И милиционеры — рабы божьи.

— Да я же ваш племянник, биби!

— Ой-бой!.. Ты сын Кумри?

— Да нет, Халнисы…

— Халнисы? — у старухи просветлело лицо. — Ой, это ты, Алиджан?

— Ну да.

— Ой, сынок, голубчик, как же я сразу-то тебя не признала! — Джахан-буви распахнула калитку и, словно орлица крылья — раскрыла объятия навстречу Алиджану. Тот, нагнувшись, обнял ее, она ласково похлопала его по спине. — Богатырь-то какой! Ох, глаза мои совсем не видят, сыночка моего не разглядели… Прямо не верится, что это ты. Мать-то голову потеряет от радости. Как доехал, сынок, здоров ли?

— Как ваше здоровье, биби?

— Какое уж там здоровье!.. Совсем из ума выжила, старая. Проходи сынок, проходи. Вот беда, в твой же дом тебя не пускала!.. Глаза не видят, память совсем дырявая… А вот вижу, вижу, какой ты ладный да статный! Прямо богатырь — Рустам Дастам! Счастливая у тебя мать.