— Не плачьте, мама…

— Да это я от радости, сынок. Это легкие слезы.

XXXI

Назавтра утром явился Буриходжа. На нем был неизменный залосненный бешмет, на животе красовалась цепочка от часов, тянувшаяся из оттопыренного, с обтрепанными краями, кармана. Буриходжа то и дело хватался за нее, доставал, словно вытягивал ведро из колодца, массивные допотопные часы, открывал крышку, бросал важный взгляд на циферблат — глаза у него были выпучены, как у галки, — потом, захлопнув крышку, отправлял часы обратно, в таинственную глубину кармана…

После обычных расспросов о здоровье Буриходжа замолчал, не зная, о чем говорить с этим возмужавшим, отчужденно глядящим на него парнем… Он вздохнул, откашлялся:

— Так, сынок… Значит, вернулся?

— Как видите.

— И слава богу. Мать-то, бедняжка, иссохла от тоски. Соскучилась по тебе. Мы тут все молились о твоем благополучии. Кхм… Хорошо, что приехал.

— Да, вот приехал… — механически повторил Алиджан, тоже не находя, о чем говорить с отчимом.

— Насовсем вернулся?

— Насовсем.

— Так…

— Как живете-то, ата? — спросил Алиджан.

— Ох-хо, влачу бренное существование, жду, когдааллах заберет к себе покорного раба, — и без всякого перехода Буриходжа деловито осведомился. — Какие цены в тех краях?

— Цены?.. На что?

— Ну, скажем, на пшеницу…

— Честное слово, не знаю. На кой мне пшеница? А мяса, сала у нас полно, и стоят недорого.

— Вон оно что… А как с тканями?..

— В магазинах ими все полки забиты.

— Так, так… А на базары не заглядывал?

— Некогда было.

— Напрасно! — назидательно произнес Буриходжа. — Уж для базара-то всегда можно найти время…

Этот вялый, пустопорожний разговор тянулся до полудня и утомил Алиджана. Когда отчим распрощался с ним, наказав, чтобы он непременно наведался к своему «любящему отцу», Алиджан вздохнул с облегчением…

А на другой день, за завтраком, мать завела старую песню — Алиджану почудилось, будто он никуда и не уезжал, будто время остановилось: все было, как год назад.

— Старая я стала, сынок, — жаловалась Халниса-хола, словно позабыв, что от таких вот ее разговоров и сбежал сын. — Время-то течет, ровно вода… Ох-хо-хо… Пора бы уж мне обзавестись помощницей. Я, пока тебя не было, сшила два атласных одеяла. А в сундуке у меня хранится паляк. Мне его мать вручила, когда меня просватали за твоего отца. А я его подарю своей невестке.

— Как хотите, мама.

— Ты слушай, не перебивай! — рассердилась вдруг Халниса-хола. — Не мне жениться — тебе. Ладно, Вазирхон тебе не по сердцу — бог с ней, сердешной. Я уж перебрала всех дочерей наших родичей и соседей, приглядела-таки тебе невесту. Ох, и раскрасавица!.. Прямо наливное яблочко! Дочка Савринисы, Азизахон…

— Мама!..

— Ты слушай! Или тебе мать не жалко?.. Все хозяйство тащу на своем горбу! Умаялась. Да и тебе самая пора жениться, годы-то бегут, бегут… Справим свадьбу до месяца сафар — месяц-то несчастливый. Приведешь в дом жену, мне помощницу…

— Будет у вас помощница, мама! — улыбнулся Алиджан.

Халниса-хола взглянула на него с надеждой и недоверием:

— Дай-то бог!.. Уж так хочется покоя на старости лет.