— Конечно, а что бы я мог еще предпринять?

Она залпом допила кофе.

— Бросить меня! Когда сегодня утром мы встретились у обрыва, мне показалось, ты думаешь именно об этом.

На лице Бенджамина не дрогнул и мускул.

— Бросить тебя здесь, Симона? — удивился он. — Ты в самом деле так плохо обо мне думаешь?

— Этого следует ждать рано или поздно, не сегодня, так потом… Вот о чем я тебя спрашиваю! Да или нет?

— У меня такое впечатление, что мы играем друг с другом в кошки-мышки, — сказал он сухо.

Симона вспыхнула.

— А что тут удивительного, Бенджамин? Сколько ни стучись головой о стенку, ответа не дождешься… Ладно, коли разговора у нас так и не получается, займись чем-нибудь, что тебе больше по душе, а я погляжу, нельзя ли здесь найти что-то подходящее для чтения.

Полчаса она проторчала в библиотеке, выбрала наконец себе книгу и, вернувшись в коттедж, обнаружила там горничную, прибирающуюся в комнате. Прихватив с собой шляпу, Симона вышла на террасу, выдвинула на солнце кресло и уселась в него, приготовившись читать.

Но буквы плясали и расплывались у нее перед глазами, и через несколько минут она обнаружила, что ревет самым постыдным и неприличным образом.

Такою и обнаружил ее Бенджамин — жалкой, заплаканной, с глазами, устремленными куда-то в пустоту.

7

После минутного молчания Бенджамин присел рядом с ней на корточки и протянул носовой платок.

— Спасибо! — пробормотала Симона, вытирая глаза и нос. — Извини, ради Бога! Все утро напролет мне почему-то безумно жаль себя и свою бесцельно пролетающую жизнь… Ладно, проехали мимо.

— Пойдем немного прогуляемся.

Симона устало подняла глаза.

— Какие прогулки в таком состоянии, Бенджамин?

— Ничего страшного. Пойдем в темпе улитки, а если устанем, присядем где-нибудь на обочине и поговорим о чем-нибудь, например, о моих отношениях с Кэтлин.

Глаза ее удивленно расширились.

— Ну что, я угадал твои желания?

Симона сморщила нос.

— Если честно, я о тебе ничего больше не хочу знать.

— Но почему бы нам, хотя бы напоследок, не разобраться друг в друге. И потом, мне захотелось высказать то, что лежит на душе. Неужели ты мне откажешь в столь важном для меня деле?

— С чего это на тебя нашла разговорчивость? — насупилась Симона.

— Я подумал, а вдруг и в тебе что-то переменится после этого?

— Только не в том смысле, как ты это себе воображаешь! — фыркнула девушка, но поднялась с кресла.

Бенджамин и Симона расположились на поляне, испещренной солнечными пятнами. На выбранном ими маршруте оказалось безлюдно. Пели птицы, легкий ветерок шевелил зеленый полог леса. Было тихо и жарко. Слаженно, словно в такт дирижерской палочке, звенели цикады.

— Хочешь еще пройтись? — спросил Бенджамин.

Симона раздраженно мотнула головой.

— Сдаюсь без боя, сдаюсь на милость победителя! — с усмешкой проговорила она и вспылила, заметив, как дрогнули его губы. — Не пойму, что такого веселого я сказала?

— Ничего! Меня восхитило бесстрашие, с каким ты бросилась в бой!

— Хорошо, буду бесстрашной до конца. Я, как и прежде, не настроена на продолжение романа, который ничем хорошим не закончится. Мой лозунг: «либо все, либо ничего!» — Она мрачно посмотрела на него и с еще большим раздражением добавила: — Я понимаю, что со стороны это может звучать смешно, так, будто я требую незамедлительно объявить о помолвке и назначить день нашей свадьбы.