— Сколько он заплатил?

— Неприлично много. — Рафаэль опускает взгляд. — Знаешь, я ведь очень боялся, наслушавшись историй о дебютных ночах других консортов. Но, придя ко мне в спальню, Энцо хотел лишь поговорить. Вот мы и говорили. Он показал мне, что управляет огнем. Я признался в том, что чувствую других. Мы оба знали, что рискуем собственной жизнью, говоря открыто о своей силе.

Я вдруг осознаю, что Рафаэль не использовал свои таланты на одном-единственном человеке. На Энцо.

— Почему ты доверяешь ему?

В моем вопросе звучит подозрительность и резкость, и я тут же жалею, что его задала. Однако Рафаэль спокойно встречает мой взгляд, оставаясь невозмутимо любезным.

— Если Энцо станет королем, — отвечает он, — я смогу уйти от того образа жизни, который сейчас веду.

Я вспоминаю его недавнюю улыбку, за которой таилась грусть, а потом представляю бесконечный парад аристократов, плативших за то, чтобы он их развлекал — и за пределами спальни, и в ее пределах. Рафаэль тоже в какой-то мере лишен свободы. Никто не станет по своей воле консортом, даже если это сулит шикарную жизнь.

— Прости, — тихо извиняюсь я.

Рафаэль отрывается от своего занятия, чтобы бросить взгляд на мое лицо — его изуродованную часть. Я напрягаюсь. В его глазах я вижу что-то похожее на сочувствие. Он прикасается рукой к моей щеке, и я чувствую в груди легкое тянущее ощущение. Тревожность уходит, и на сердце теплеет. Прикосновение Рафаэля ласково и нежно, и я чувствую странное успокоение. Мы с ним вдвоем не такие уж и разные.

Вернувшаяся с шелковыми одеждами служанка прерывает приятное мгновение. Рафаэль оставляет нас, чтобы она помогла мне переодеться в потрясающее золотое платье, сшитое в тамуранском стиле. Шелковая ткань восхитительно холодит кожу. Просторная одежда Солнечных земель всегда намного удобней кенетреанских платьев с жесткими корсетами на шнуровке.

Перед уходом служанка ставит на комод бархатную коробку. Вернувшийся Рафаэль кивает, одобряя мой внешний вид.

— Амутеру, — произносит он тягуче, смакуя экзотичность моей фамилии. — Я вижу в тебе тамуранскую кровь.

Я в изумлении смотрю на него через плечо.

Рафаэль снова расчесывает мои волосы, пока они не начинают струиться по спине серебристой волной, затем по тамуранской моде собирает их в гладкий пучок, берет две широкие длинные ленты — белую и золотую — и аккуратно обматывает ими мою голову, скрывая волосы за ажурным переплетением шелковых тканей, спадающих сзади солнечно-снежной завесой. Потом он прикалывает к лентам драгоценные камни. Мне никогда еще не удавалось так искусно сделать тамуранскую повязку. Наконец, Рафаэль обвивает мою голову тонкой серебристой цепочкой, с которой на лоб свисает алмазная слезинка.

— Ну вот, — произносит он удовлетворенно. — С сегодняшнего дня ты будешь так скрывать свои метки.

Я потрясенно смотрю на себя. Все преобразилось — линия скул, нос, разрез глаза. Я выгляжу как самая настоящая тамуранка. Впечатляющая маскировка.

Рафаэль улыбается, видя выражение моего лица.

— У меня для тебя есть подарок, — говорит он. Поворачивается и открывает стоящую на комоде бархатную коробку.

Мое сердце пропускает удар.

В ней лежит белая фарфоровая полумаска. Края ее окантовывают посверкивающие на свету алмазы, а на гладкую ровную поверхность нанесены сложные узоры из яркой блестящей краски. Изгиб маски, ведущий к виску, украшают крошечные белые перья. Я не могу отвести от нее глаз. Никогда в жизни я не носила столь изысканного украшения ручной работы.