Она невозмутимо ответила:

— Вчера я за это влепила бы тебе пощечину.

— Но не сегодня?

— С тобой хочет поговорить мой кузен Грегор.

— Он же знает, где меня найти.

— Здесь люди. Он не желает говорить с тобой на публике. Об этом будет доложено Карапетаржевичу.

— Только не говори мне, что твой кузен и Черный Петер в этом деле не в одной упряжке. Ты забыла, что твой кузен подцепил меня еще в поезде, едва я пересек югославскую границу? Он говорил с Черным Петером в Вене.

— Тогда кузен не сказал тебе всей правды. Но намерен сделать это сейчас.

— Желает поведать мне о каких-то вещах, которые тоже совсем не обязательно окажутся правдой? Я еще не слышал ни одного правдивого слова, с тех пор как нахожусь в этой стране.

— Я же пыталась вчера предостеречь тебя насчет графини.

— А она предупреждала меня на твой счет, — фыркнул Танкред. — Единственный, кто не лгал мне, — это, пожалуй, Милан Тадежерович.

— Друг Тадежерович работает на правительство, — заявила Таня. — Он доложил о твоем турне на самолете в течение получаса по возвращении. Фактически ему было дано разрешение на этот полет. Ты не поднялся бы в воздух, не будь на то санкции.

— Теперь вижу, — тяжело вздохнул Танкред. — Отныне буду держать рот на замке все оставшееся время моего пребывания в Югославии.

— Ты не желаешь поговорить с кузеном Грегором?

— О, могу его послушать, но не говорить.

— Ну тогда хоть послушай.

Он последовал — в машину вместе с Таней. Она вела автомобиль исключительно хорошо, хотя дорога превратилась в море грязи, но ей было известно, когда прибавить газку, а когда ехать потише. Она использовала преимущество скольжения, ловко разворачивая машину в нужном направлении.

Таким манером они выбрались из Жабуки, дальше дорога стала немного лучше. А к тому времени, когда они въехали в Панчево, улицы уже стали сухими.

Шоссе до Белграда, как всегда, было в отличном состоянии: Дневной свет еще не померк, когда они въехали в город. Однако Таня свернула на тихую улочку на окраине.

Она вырулила на подъездную дорожку к двухэтажному дому, внешне ничем не отличающемуся от большинства домов в любом из западных американских штатов. Он был выстроен из красного кирпича и совсем недавно покрашен.

У Тани оказался ключ, она отперла дверь, включила свет, и Танкред увидел, что все шторы на окнах наглухо задернуты. Они были в гостиной или общей комнате, обставленной тяжелой, старомодной мебелью. На спинках стульев красовались вышитые салфетки.

Таня уселась на один из стульев, взглянула на Танкреда и заявила:

— Ты ненавидишь меня за вчерашнее.

— Когда югослав дерется с югославом — это ваше внутреннее дело, — откликнулся он. — Но я американец и не заинтересован в разжигании розни между вами.

Улыбка слегка тронула ее губы.

— А ты мне больше нравишься, когда сердишься. Тогда в тебе появляется так много от армейского офицера, ты такой надутый и спесивый… настоящий американец.

— Возможно, вы, европейцы, предпочитаете видеть американцев солдатами. Детям они дают шоколадки, женщинам — деньги…

— Ох, мы опять вернулись к прежней теме!

— Разве это не единственная тема, представляющая обоюдный интерес для американских солдат и европейских женщин?

— Даже курва способна при случае дать по физиономии американскому солдату. Но сегодня я не в настроении отвешивать пощечины. И у нас не будет времени, чтобы по-быстрому запрыгнуть в кровать, так как я слышу под окнами машину Грегора.

Она сорвалась со стула к окну, выглянула в щель между шторами, затем повернулась и кивнула.

Грегор Вукович быстро вошел в дом.