Розалинда Опеншоу пыталась решить, кто из присутствовавших мужчин самый привлекательный, помимо ее брата Уильяма, в которого была просто влюблена. Ей очень нравился Тим, и она вполне понимала Гертруду, которую так привлекло в нем нечто от «милого зверя», но его неумение держать себя с достоинством она считала серьезным недостатком. Чего нельзя было сказать о Манфреде, но тот был слишком типическим красавцем и чересчур высок. Виктор Шульц недурен, да лыс, к тому же в некотором роде плейбой, что отталкивало Розалинду. Акиба Лебовиц, конечно, очарователен, но только что женился. Эд Роупер (который походил на жабу, впрочем довольно симпатичную) привел с собой французского писателя по имени Арман, на которого приятно было взглянуть, все-таки новое лицо в знакомой компании. Он был свирепого вида, очень смугл и худ. Розалинде понравились его умные глаза-щелки. Джеральда Пейвитта она всегда находила привлекательным, хотя, кажется, больше никому такое не приходило в голову. Ее умиляла его необъятная толщина, любознательная доброжелательная, лукавая физиономия с тройным подбородком, даже его запах. Друга Уильяма, некоего Дейвида Айдлстона (разговаривавшего сейчас с Мойрой Лебовиц) все считали потрясающим красавцем, но, конечно же, он слишком юн. На Розалинду не могли произвести впечатления никакие молодые люди, кроме ее брата. Ее острый умный взгляд остановился на Графе. Высок, это правда, но не чересчур. Его невероятная бледность, кроткое лицо, прямые мягкие бесцветные волосы и эти печальные светло-голубые глаза заставляли сердце переворачиваться в груди. Она отвернулась и направилась к французу.

Анна освободилась от вежливости Стэнли и от шумной фамильярности Эда Роупера, который вдруг решил объявить ее лучшей своей подругой. Медленно обошла спину адвоката Гинсбурга (брата-близнеца актера), старинного друга Гая, недавно вернувшегося из Гааги, и теперь никто не заслонял от нее Графа. Он разговаривал с Гертрудой. Увиденное поразило ее прежде, чем она что-то поняла или подумала. Граф сиял. Ужасной изможденной маски отчаяния и уныния как не бывало. Это был совершенно другой Питер, такой, каким она его никогда не видала, который сейчас наклонялся к хозяйке дома, смеясь, и лицо его морщилось, почти как у паяца, от веселья и удовольствия. Уж не пьян ли он, подумалось Анне? Затем она увидела лицо Гертруды. И Гертруда игриво теребила Графа за рукав пиджака. Граф прекратил смеяться и стал что-то говорить Гертруде. Лицо его выражало нежность, уверенность, радость и умиротворенность.

В следующую секунду сообразительная, чуткая Анна все поняла. Гертруда заключила с Графом любовное соглашение. Теперь ему ни к чему ни чувствовать себя несчастным, ни уезжать. Он останется при ней ее обожателем, поощряемый ею. Тим возражать не будет. Гертруде это ничего не стоило. Она распорядилась им походя, как бы между прочим. Ей нужно было лишь вытянуть руку, лишь тихонько свистнуть. То малое, что она даст Питеру, для него будет достаточно, и даже много. Он смиренно примет все, что она милосердно уделит ему. Вероятно, все, что ему требовалось, — это чувство, что он необходим ей, он готов жить и этим. Немножко чар, и умная участливая Гертруда осчастливила его. Она всегда ценила его любовь и не видела причины, почему бы не пользоваться ею и дальше, всегда.

Анна отвернулась. Они не видели ее. Она заставила себя сдержать подступавшие слезы. Теперь надо незаметно выскользнуть из квартиры и отправиться домой. Никто не заметит ее ухода.

Неожиданно она увидела перед собой Манфреда.

— Привет, Анна. Еще шампанского? Где ваш бокал?

— Спасибо, но мне нужно уйти.

— О, не уходите. Вы хорошо себя чувствуете? Вид у вас немного…

— Легкая мигрень, и только.