— Как бы взъярилась Гертруда, немедленно влюбилась бы в тебя. Ты знаешь, что не ты один воспылал страстью к Анне? Нед Опеншоу тоже без памяти влюбился в нее.

— Сметливый парень.

— Надеюсь, она и впрямь уехала?

— Да.

— И все действительно закончилось?

— Да… действительно закончилось.

— А тебе не хочется помчаться за ней теперь, когда Граф не стоит у тебя на дороге, — или уверен, что потерпишь неудачу? Я знаю, ты не любишь неудач.

— Видишь ли… думаю, она снова стала монахиней… не в буквальном смысле, но… Никогда ей не быть моей, никогда.

— Слишком мирской для нее? Привлекательный мужчина никогда не бывает слишком мирским для одинокой женщины. Впрочем, не подумай, что я пытаюсь уговаривать тебя!

— Я потерял ее, — проговорил Манфред. — И смирился… с этим.

— Это непохоже на тебя, не получить того, чего хочешь. Значит, ты недостаточно любил ее.

Манфред молчал.

— Теперь ты сердишься на меня. Я чувствую, что охладела к тебе. Ты был… сам знаешь… вот поэтому.

— Знаю.

— Я терплю твои прихоти. Всегда терпела, это входит в условия нашего договора.

— Весьма признателен.

— Ну вот! Теперь ты жалеешь, что рассказал мне. Ты знаешь, что абсолютно свободен в своих чувствах.

— Иногда меня до смерти тошнит от себя и от всего, что есть в моей жизни. Но я излечусь.

— От моей любви тебя тоже тошнит. Но ты излечишься. Моя любовь — твоя опора и твое бремя.

— Бремя — иногда, опора — никогда.

— Ладно. Ты исчез бы в одно мгновение, если б увлекся кем-нибудь.

— Ну, пока я с тобой.

— Хотела бы я быть волшебницей, чтобы сделать тебя счастливым. Но увы. Тем не менее мы вместе.

— Да, вместе.

Вероника смотрела на профиль Манфреда. Она не сделала никакого движения к нему. Подобрала под себя ноги и сощурила глаза.

Манфред сказал:

— Жаль, что ты пустила слух, что Гай и я были врагами. Я любил Гая.

— Ты говорил, что ближе к своему концу он был холоден с тобой. Интересно, видел ли он в тебе нового мужа Гертруды?

— Нет, это было невозможно, и, уверен, Гай все знал, это походило бы на инцест.

— Потому что Гай был тебе отцом.

— В любом случае я никогда не мог подойти к Гертруде с этой стороны.

— Надо было раньше дать это понять. По-моему, ты пускал мне пыль в глаза.

— Ты сама все выдумала, и это тебя захватило.

— Это сделало меня совершенно несчастной.

— Я до сих пор жалею, что мы не прочли каддиш по Гаю.

— Ты никогда бы не собрал кворум parmi les cousins et les oncles.

— И я так думаю.

— Меня удивляет и трогает твоя упорная скрытная сентиментальность в отношении к нашей старой религии. Гай не был таким, он не поблагодарил бы тебя за молитвы.

— Как можно знать наверняка? Когда он был при смерти, я слышал, как он разговаривал с предками.

— Что?

— В один из таких странных вечеров я, подходя к его комнате, услышал, как он говорит на идише.

— Для меня неожиданность, что Гай знал идиш.

— Он был совершенно один…

— Наверное, это было наитие смерти. Завтра я сама буду там. Болтать на идише в лоне Авраамовом.

— Вероника, прекрати все время притворяться старухой!

— Защитная реакция.