«Чем бы дитя не тешилось…» В высшем свете, правда, пошучивали, появился анекдот о том, что в новом сезоне на лондонские подмостки выйдет пьеса под названием «Неважность быть Эрнстом», главный герой которой в кульминационной сцене восклицает: «Какая жалость, что у меня есть только одна жена, которую я могу положить к ногам моего короля!», но шутки кончились, когда 27 октября 1936 года Уоллис подала документы на развод. Все (под всеми я имею в виду людей, входивших во власть и знавших не только о существовании Уоллис, но и о степени её влияния на короля) насторожились. Расчёт Эдварда был прозрачен — по английским законам развод вступал в силу через шесть месяцев после рассмотрения дела в суде и Уоллис обретала свободу 27 апреля 1937 года, а на 12 мая 1937 года была назначена коронация. Эдвард VIII хотел короноваться не холостяком, а человеком солидным, женатым, а женой этой должна была стать нынешняя миссис Симпсон.
До того как Уоллис возбудила дело о разводе, секретарь короля, Александр Хардинг, которому картина была ясна как никому другому, по своей личной инициативе уже пытался обратиться к премьер-министру Болдуину с тем, чтобы тот как-то повлиял на короля. Однако, пока Уоллис была замужем, у того не было легальных причин для такого разговора. Личная жизнь человека это его личная жизнь, а личная жизнь короля это, сами понимаете, личная жизнь короля. Однако теперь дело вышло на совершенно другой уровень. Премьер-министр решил, что нужно предпринять все усилия, чтобы заставить миссис Симпсон забрать назад своё заявление о разводе.
Встреча между королём и его первым министром состоялась утром в Форт Бельведере. Обычно флегматичный и невозмутимый Болдуин, чьим девизом было «If In Doubt, Don't», чувствовал себя не в своей тарелке, нервничал, не знал, с чего начать и, чтобы растопить лёд, попросил подать ему виски с содовой. Виски ему подали, однако Эдвард холодно сказал, что Болдуин может пить один, так как он, король, никогда не пьёт до семи вечера. «Ну не нравишься ты мне, не нравишься!» Разговора не получилось. Однако Болдуин понял, что решение короля твёрдо. С этого момента события понеслись вскачь. Теперь король и министр встречались почти каждый день, политическая жизнь государства была парализована, назревал ещё невиданный кризис. Обе стороны стояли на своём и не хотели уступать. Упрямство Эдварда было понятно, за ним стояла Уоллис, но понятна и твёрдость Болдуина — за ним стояла Семья, он знал то, чего не знал король. На одной из встреч Болдуин, прощаясь с Эдвардом, сказал: «Сэр, вы можете сделать её королевой, но она будет вашей королевой, а не королевой Англии.»
Король Эдвард VIII в своей борьбе не только за престол, но и за Уоллис, рассчитывал на свою популярность, а популярен он был, он был тогдашней принцессой Дайаной, правда, он носил брюки, но популярность его была точно такой же, то-есть популярностью не так государственного деятеля, как популярностью кинозвезды. Да ещё и с оттенком бунтарства. Когда начал разгораться костёр, Эдвард решил ещё немного раздуть огонёк, рассчитывая, что это добавит ему веса. Он совершил официальный двухдневный визит в Южный Уэльс, самый на тот момент депрессивный район Великобритании. То, что он там увидел, потрясло его и потрясло тем сильнее, что он, отправляясь с визитом, и рассчитывал быть потрясённым. Массы простого люда, на который вдруг обратилось державное око, встречали короля с энтузиазмом, он же, выглядевший искренне и глубоко тронутым их бедственным положением, позволил себе казавшееся ему вполне нейтральным заявление — «Something ought to be done». Народ от счастья прямо-таки зашёлся и передававшиеся из уст в уста слова короля немедленно обрели чуть искажённый вид — «Something must be done», когда же эта фраза докатилась до Лондона, то под заголовками «Populist King» его слова цитировались газетами уже как «Something WILL be done». |