Изначально позиция правительства (что означало позицию Семьи) выглядела куда уязвимее, чем позиция короля. Тому было достаточно тянуть время, а у Болдуина было только и только одно оружие — угроза отставки. Однако оружие это стало супероружием, когда Болдуину стало известно, что Эттли не попался на удочку «партии короля» и предпочтёт углубление политического кризиса возможности сформировать правительство социалистов и проложить тем самым дорожку к приходу к власти людей, стоявшим за Эдвардом VIII. Судя по дальнейшим событиям Эттли, заключившему неожиданный союз со своим традиционным врагом, удалось одновременно создать у «партии короля» иллюзию, будто он то ли готов к перехвату власти у консерваторов, то ли колеблется.

Началась игра в покер, ставки в которой всё повышались, а ходы убыстрялись. И тут Эдвард VIII совершил то, что хуже преступления, он совершил ошибку. Когда ему подбросили леща в виде «морганатического брака» и он ухватился за эту идею, то Болдуин стал вновь и вновь поднимать этот вопрос на встречах с королём. В один прекрасный момент демонстрировавший в некоторых политических тонкостях поразительную наивность Эдвард VIII попросил у Болдуина совета. «А что бы вы мне посоветовали?» Болдуин не поверил своим ушам. «Ваше Величество в самом деле желает услышать от меня совет?» — переспросил он. Король, которому, наверное, хотелось поскорее добраться до миссис Симпсон, нетерпеливо закивал. «Хорошо, — сказал Болдуин, всё ещё не веривший своему счастью, — я подумаю и дам Вашему Величеству совет.»

Дело было в том, что Эдвард VIII, очевидно, полагал, будто он просит совета у Болдуина как у частного лица, как младший по возрасту у старшего. Болдуин же предпочёл услышать в этой просьбе желание Короля услышать совет своего Правительства. Он заранее знал, какой совет он даст королю и заранее же знал, что совет этот будет отвергнут. Если же король отвергал то или иное решение кабинета, то это влекло за собой отставку правительства. Эдвард сообразил, что он в ловушке только когда ему объяснили, что он натворил.

23

На следующее утро королю позвонил лорд Бивербрук и в почтительнейших выражениях посоветовал ему отозвать свою просьбу. Бивербрук и стоявшие за ним люди хотели, чтобы Эдвард VIII удержался на троне во что бы то ни стало и не менее страстно они желали отставки Болдуина. Бивербрук предложил, чтобы подконтрольная ему пресса начала освещать дело с выгодных королю позиций (Бивербрук был масс-медийным «магнатом», владельцем Sunday Express и Daily Express и «достигнутое соглашение с прессой», о котором упоминал в своём письме королю Хардинг, было вообще-то соглашением с Бивербруком.)

Король колебался. Он хотел удержаться на троне, он хотел покончить с Болдуином, но его страшила мысль о кампании в печати, где будут перемываться кости миссис Симпсон. Кроме того, ему уже сообщили, что попросив премьер-министра о совете, он теперь обязан этот совет принять. Или отвергнуть. В другой ситуации, в другое время, в другом политическом контексте, словом, в другой реальности подобный смешной казус можно было бы легко уладить закулисно. Но не здесь и не сейчас. Слово — не воробей, но Болдуин вылетевшее королевское слово поймал в пятерню, что твоего воробья, и выпускать не собирался.

Тем же вечером Эдвард VIII переговорил с милой Уоллис и перезвонил Бивербруку, сообщив ему, что она тоже склоняется к идее морганатического брака. Уоллис и стоявшие уже за нею люди шли ва-банк. Морганатический брак предоставлял Уоллис гораздо больше возможностей, он делал её больше, чем королевой. Бивербрук понял, что «партия короля» проигрывает. «Миссис Симпсон хотела морганатического брака, а король хотел того, чего хотела миссис Симпсон.»

На этом этапе в игру вступила церковь. Архиепископ Кентерберийский по понятным мотивам был яростным противником идеи королевского брака в любом виде.