Экзаменатор уточняет:

    – Что дало право Белинскому назвать «Онегина» в высшей степени народным произведением?

    В ответ он слышит удивительные вещи.

    – Ну, это же разные совершенно вещи – «высшая степень народности» и «в высшей степени народное», – поучающе говорю я и несу какую-то чушь по вопросы морали, любви и дружбы, раскрытые Пушкиным, и что роман и роман в стихах – «дьявольская разница», и что на Татьяне решился вопрос положительного героя, и что Татьяна поэтому образ идеальный, а Ольга – только положительный, это Гончаров сказал. Вот. Ну и дружба – она тоже. Ленского убил. Вот… И десятая глава. Там только отрывки: «Но постепенно сетью тайной» – «узлы к узлам» – «Наш царь дремал» – «Россия»… И… вот. Значит.

    По литературе на меня возлагались очень большие надежды. Мой ответ превзошел все ожидания! Я вышла в коридор полуживая. В коридоре Хатковская, собрав вокруг себя аудиторию, оживленно повествовала о своем аппендиците. Наталья отрешенно читала толстенного Курта Воннегута. Из класса за руку вывели Митьку теплова. Поджак Митьки, обшитый изнутри шпаргалками, был расстегнут, и огромная ржавая грязная подкова, висевшая на могучей митькиной шее, при каждом шаге била Митьку по животу.

    – Д-дуб! – презрительно выдавил Козел. – Митька! Дуб! Ты зачем в шпору полез?

    Митька повел темными воровскими глазами и молча взъерошил волосы.

    Мы выходили в Большую Жизнь.

    Заключение

    Это соответствует учению Христа: Царство Божие внутри нас.

    «Овод»

    Тает снег. Синее небо. Венецианские окна особняков на Дворцовой площади становятся мутно-голубыми, как глаза молочного щенка. В Эрмитаже выставка, посвященная раскопкам в Трое. Боже мой, ржавые наконечники стрел и глиняные черепки не волнуют моего воображения, и я смотрю на них, не испытывая никакой нежности. Безнадежно выросла!

    Соскучившись среди наконечников, я стала читать стенды.

    «Таким образом, именно Троя VII-а стала объектом экспансии микенских греков…»

    Шевельнулось что-то очень знакомое, и память немедленно подсказала: «В конце года Воды… центробежные процессы в древней Империи стали значительными… Воспользовавшись этим, Святой Орден, представляющий по сути интересы наиболее реакционных групп феодального общества… – А как пахли горящие трупы на столбах вы знаете?» Не знаю я, как пахли горящие трупы в Трое VII-а. Не знаю. Простите меня, наконечники.

    По залам бродят эрмитажные ребята. Кружковцы. Милые высокомерные дети, которые в Эрмитаже дома и для которых все мы – невежественные пришельцы, чужаки, не умеющие понять прелести этого пыльного воздуха.

    И ведь не так много лет прошло с тех пор, как я перестала бегать каждую неделю на занятия и проводить полтора восхитительных часа среди мраморных алтарей, краснофигурных ваз и римских императоров. Теперь мне уже начинает казаться, что это была не я. В моей голове так тесно сплелись моя собственная жизнь и жизни людей из книг, что я с трудом отличаю правду от вымысла. И то и другое – моя жизнь. Смерть Гектора и эрмитажный кружок – в одинаковой степени мое прошлое.

    Я брожу по залам. Родина моего детства. Дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен». Мы не были посторонними.