– Я искал старые. Извините. С ними я, конечно, навсегда уже распростился.

– Они теперь у жандармов.

– Да. Я забыл. Епископ ведь сказал мне. Я полагаю, нам пора. Надеюсь, беднягу епископа не хватит удар.

Тут взгляд его упал на конверт. Отец Кихот должен был бы еще раньше его заметить – конверт стоял на двух старых, еще из семинарии, учебниках отца Кихота, прислоненный к третьему. Автор письма явно хотел, чтобы оно сразу бросилось в глаза. Отец Кихот взглянул на конверт и сунул письмо в карман.

– Что это? – спросил мэр.

– По-моему, письмо от епископа. Я слишком хорошо знаю его почерк.

– Вы не намерены его читать?

– Скверные вести могут и подождать, пока мы не разопьем бутылочки ламанчского.

Он прошел на кухню попрощаться с Тересой.

– Право не знаю, как ты все объяснишь отцу Эррере.

– Это не мне, а ему придется объяснять. С какой это стати он запер вас в вашей собственной комнате в вашем собственном доме, да еще отобрал у вас вашу собственную одежду.

Отец Кихот поцеловал Тересу в лоб, на что за все годы совместного существования ни разу не отважился.

– Да благословит тебя господь, Тереса, – сказал он. – Ты была очень добра ко мне. И терпелива. Долго меня терпела.

– Хоть скажите, куда вы едете-то, отче?

– Лучше тебе этого не знать, потому что все будут тебя об этом спрашивать. Но я могу тебе сказать, что по воле божией уезжаю надолго отдохнуть в тихом месте.

– С этим коммунистом?

– Не говори, как епископ, Тереса. Мэр был мне добрым другом.

– Вот уж не представляю, чтобы такой человек мог долго отдыхать в тихом месте.

– Никогда нельзя знать заранее, Тереса. И более странные вещи уже случались с нами в пути.

Он повернулся было, направляясь к выходу, но ее голос вернул его.

– Отче, такое у меня чувство, точно мы с вами прощаемся навсегда.

– Нет, нет, Тереса, для христианина прощания навсегда не существует.

Он поднял было руку, чтобы по привычке осенить ее крестным знамением, но так и не довел жеста до конца.

«Я верю в то, что я ей сказал, – сказал он себе, выходя на улицу к мэру, – я, конечно, в это верю, но почему же, когда речь идет о веровании, я всегда чувствую, как появляется тень, тень неверия, омрачающая мое верование?»

– Куда мы поедем? – спросил мэр.

– А нам непременно нужно составить план, Санчо? В прошлый раз мы побыли немного в одном месте, немного в другом – как придется. Вы, конечно, со мной не согласитесь, но в известном смысле мы тогда полагались на волю божью.

– Значит, ваш господь оказался не очень надежным проводником, ведь вас привезли назад в Эль-Тобосо как пленника.

– Да. Но кто знает? Пути господни неисповедимы – быть может, он хотел, чтобы я встретился с епископом.

– Ради епископа – или ради вас?

– Откуда же мне знать? По крайней мере, я кое-чему научился у епископа, хотя сомневаюсь, чтобы он чему-либо научился у меня. Но разве можно быть в чем-то уверенным?

– Так куда же ваш бог предлагает нам сейчас ехать?

– Почему бы нам не держаться того же пути?

– Та же мысль может явиться и жандармам. Когда епископ оповестит их, что мы снова на воле.

– Ну, не в точности того же пути. Я не хочу возвращаться в Мадрид… или в Вальядолид. Эти города не оставили у меня приятных воспоминаний – если не считать дома историографа.

– Историографа?

– Великого Сервантеса.