– Надо решать быстрее, отче. На юге слишком жарко. Значит, едем на север – куда: к баскам или к галисийцам?
– Я согласен.
– Согласны с чем? Вы же не ответили на мой вопрос.
– Предоставим господу заботу о деталях.
– А кто поведет машину? Вы уверены, что господь выдержал экзамен и получил водительские права?
– Конечно, я поведу. «Росинант» не поймет, если я буду сидеть в машине как пассажир.
– По крайней мере поедемте на разумной скорости. Мой друг в Вальядолиде сказал, что из этой машины вполне можно выжимать восемьдесят, а то и сто километров.
– Как он может судить о «Росинанте» после одного короткого осмотра!
– Я сейчас не стану с вами препираться. Пора в путь.
Но они не смогли так вот сразу покинуть Эль-Тобосо. Не успел отец Кихот включить малую скорость, как раздалось:
– Отче, отче!
Сзади по дороге к ним бежал паренек.
– Не обращайте внимания, – сказал мэр. – Нам нужно убираться отсюда.
– Я должен остановиться. Это же тот мальчик, который работает на бензонасосе в гараже.
Паренек, еле переводя дух, подбежал к ним.
– Ну, что случилось? – спросил отец Кихот.
– Отче, – произнес он, – отче…
– Я же сказал – что случилось?
– Он отказался отпустить мне грехи, отче. Я что, пойду теперь в ад?
– Очень сомневаюсь. А что ты натворил? Убил отца Эрреру? Но даже и в таком случае вовсе необязательно, чтобы ты попал в ад. Если у тебя была для этого достаточно весомая причина.
– Как же я мог его убить – ведь это он отказался мне отпустить грехи?
– Достаточно логично. А почему он тебе отказал?
– Он сказал, что я издеваюсь над исповедью.
– О, господи, я же совсем забыл. Это Тереса послала тебя… Нехорошо она поступила. Правда, намерения у нее были самые благие, и я уверен, вы оба получите отпущение грехов. Но она сказала мне, что у тебя маловато смекалки. Так почему же все-таки отец Эррера отказал тебе в отпущении грехов? Что ты такого насочинял?
– Я только сказал ему, что переспал с целой кучей девчонок.
– Ну, в Эль-Тобосо их не так уж и много, если не считать монахинь. Ты же не говорил ему, что спал с монашкой, или сказал?
– Я в жизни б не сказал такого, отче. Я же секретарь Общества детей пресвятой девы Марии.
– А отец Эррера к концу жизни наверняка станет членом «Опус деи», – заметил мэр. – Поехали же, ради всего святого.
– Все-таки, что же ты ему сказал и что он сказал тебе?
– Я сказал: «Благословите, отче. Я согрешил…»
– Нет, нет, опусти все эти предисловия.
– Ну, я ему сказал, что опаздывал к мессе, и он спросил, сколько раз, а я сказал – двадцать, а потом я сказал ему, что я привирал, и он спросил – сколько раз, а я сказал – сорок пять.
– Что-то многовато у тебя получилось, верно? А потом?
– Ну, я ничего не мог больше придумать, и я боялся, что Тереса рассердится, если я его дольше не задержу.
– Передай ей от меня, когда увидишь, что не мешало бы ей завтра исповедоваться на коленях.
– А потом он спросил, не согрешил ли я против целомудрия, голова у меня сразу заработала, и я сказал, ну, сказал, что спал с девчонками, и он спросил – со сколькими, а я сказал: «Да штук шестьдесят пять будет», и тогда очень он разозлился и выставил меня из исповедальни. |