|
Казалось, мутоновая шубка ее оставлю за собой волну духов, а длинные сережки высекали искры.
Вот встреча! И Прозоровская мгновенно узнала Юрасову, утратив величавость, бросилась к ней, словно собираясь сбить с ног. — Лешка, чертушка, ты?! — Нелька! — Я! Я! В натуральную величину. А ты такая же, как пять лет назад. Старая дева? — Старая-старая… Как ты сюда попала? — У моего Саньчика родители здесь живут. — Ну, как ты с ним? — Он у меня соткан из чистого золота! Это, знаешь, пожизненно! Леокадия вспомнила давний разговор с Нелькой, «Нашелся бы человек, который перевернул меня с изнанки на лицевую сторону», — сказала тогда Прозоровская. Значит, нашелся. — А дети? — Есть! Аж два. OH<sub>2</sub> Сашка и Машка. Близнята. Вожу в коляске на два плацкартных места… Люблю до посинения! — Ну, Нелька, ты молодец! Лицо у нее теперь, как это ни странно, моложе, чем в студенческие годы. Может быть, потому, что почти не раскрашено? Разве что совсем немного природа подправлена хной и прикосновением карандаша. — Нель, а у тебя какая фамилия? — Исконно русская — Пе-тро-ва. Нелли Константиновна. — Слушай, Нелли Константиновна, пойдем ко мне, — потянула Леокадия Нелли за варежку. — Ну пойдем! Посидим, досыта наговоримся! — Нет, старая дева, тебе не понять материнских эмоций. Зайдем-ка лучше купим манки, молока и отправимся к Сашке и Машке. Они наверняка уже разевают рты, как галчата. По дороге к Петровым — они жили недалеко, у театра — Леокадия рассказала о себе и своей работе. — Усохнешь, — сожалеюще посмотрела на нее Нелли и тыльной частью ладони потерла маленький нос. — Да, между прочим, — воскликнула она, — где-то в Пятиморске живет первая любовь моего придворного художника Иржанова. Леокадии неприятно было бы вести разговор на эту тему, и она отвела его:. — Ты помнишь Павлика Громакова из нашей группы? — А как же! Воин, сменивший меч на орало! — Так он здесь, на комбинате, инженером… — Интересно бы увидеть… хотя это мой обер-проработчик. Леокадия хитренько прищурилась: — Но ведь было за что? — Но не до бесчувствия, — возразила Нелли, — уж больно он уставной. — Ты Иржанова с тех пор не встречала? — словно отплачивая Нелли за бестактный вопрос о подруге Вере, спросила Леокадия. — Ведать не ведаю, знать не знаю! — возмущенно воскликнула Нелли. …Сашка и Машка оказались упитанными малышами с круглыми ярко-синими глазами и Нелькиными губами бантиком. Нелли приготовила им кашу и, кормя, без умолку тараторила, причем чаще всего слышалось: «Саньчик приедет через неделю» «Саньчик любит», «Саньчику предстоит…» Ее холеное лицо разрумянилось, круто завитые локоны отливали бронзой. Вспоминая свою недолгую студенческую жизнь, Нелли даже озорно пропела, притопывая ногой: Потом стала рассказывать о жизни военного городка и опять о своем муже: — Единственный недостаток Саньчика — дико ревнив. Как-то командир корабля, смазливенький кавторанг, подвез меня на своей машине из города до нашего дома — молчаливая драма. Замполит помог мне ведро воды пронести через двор — молчаливая трагедия: пошел кортик точить. А при чем я, если они поклоняются всеми видами поклонения? Нужны они мне, как рыбке зонтик! Дальше выяснилось, что Нелли выбрали «по всем швам» в женсовет, и она помогала организовывать детский сад, что она староста драмкружка, окончила курсы кройки и шитья, даже шьет Саньчику кителя, что вся городская торговая сеть — хотя Саньчик бунтует — в ее руках, и если появится хотя бы одна пара туфель новейшего фасона, можно быть спокойной — туфли эти попадут именно на Нелькины ноги. |
