На обрусевшего хана русское командование возлагало особые надежды, как на провозвестника царской политики среди горцев. Молодой хан, однако, с первых же дней своего властвования отличился чрезмерной жестокостью и жадностью. Он увеличил налоги на своих подданных и стал приумножать богатства ханской казны. В Нухе начались недовольства. В Тифлис к главнокомандующему повалили обиженные, ограбленные, и генерал Ермолов, только что взошедший на кавказский престол, предупредил Исмаил-хана суровым письмецом: «...Советую вам быть осмотрительнее... Научу вас лучше исполнять намерения всемилостивейшего •вам государя...» Исмаил-хан немного присмирел, но не надолго. Прошло немного времени, и деспотизм его вспыхнул с новой силой. К тому же проведал Ермолов, что Исмаил-хан частенько приглашает к себе правителей соседних ханств. Затем дошли слухи, что хан наладил связи с наследным персидским принцем Аббас-Мирзою и намерен бежать к нему, прихватив все богатства. Майор Пономарев дважды возвращал хана с дороги в Персию, писал командующему о попытках к бегству, получил тайный приказ — отравить хана, и не выполнив повеления, поплатился служебной карьерой...

Совсем недавно, дабы объединить силы двух ханств и обратить их против русских, Исмаил хотел жениться на внучке Казикумухского хана Суркая. Мадатов тогда получил предписание — немедленно расстроить свадьбу, выехал в Нуху и все сделал как нельзя лучше: хан отложил же-нитьбу, а Суркай решил, что внучка слишком молода для супружеской жизни.

Не понимал грозный Валерьян, почему сейчас Ермолов не предпринял никаких мер, дабы обезвредить Исмаил-хана, ведь возможность измены была столь реальна!

В черной косматой бурке, курносый, с длинными усищами, на карабахском жеребце, Мадатов, на рысях привел в Старую Шемаху большой отряд. Там застал казачьи сот ни полковника Табунщикова. Они расположились биваком за городом.

Полковник, обежав походные палатки, придерживая на боку полевую сумку, подскочил к генералу.

— Войсковой старшина Табунщиков с отрядом в двести пятьдесят сабель идёть в ваше распоряжение! Имею честь также вручить собственноручно донесение от главнокомандующего! — доложил он и достал из сумки свиток.

Генерал тотчас распечатал свиток и начал читать. Табунщиков засуетился:

— Извольте-с в палаточку, Валерьян Григорьевич. Тут ветрено и пыльно...

Мадатов не слышал его. Дочитав до конца казенную бумагу, гневно блеснул выпуклыми черными глазами:

— Часа через три выедем в Нуху, полковник! А пока отдохнем... Веди в палатку...

На третьи сутки пути по горам и теснинам, отряд Ма-датова въехал в Нуху и остановился у ворот резиденции пристава, майора фон Дистерло. Дежурный офицер доложил, чго майор отбыл в соседний магал (Магал — район, провинция) собирать татарское ополчение.

— Где Исмаил-хан? — спросил Мадатов. — Тоже там, — неуверенно ответил офицер.

— Хорошо, можете быть свободны, — сказал генерал и повернул коня в сторону крепости.

В сопровождении Табунщикова и свиты казаков, он вошел в тяжелые крепостные ворота. Слуги хана степенно сопровождали генерала до самых дверей дворца, поблескивающего на солнце разноцветными стеклышками окон и керамикой. На великолепном многоколонном айване гостей встретила мать Исмаил-хана — дородная горбоносая персиянка — Шереф-Нисе-ханум. Закутанная черным сари, она величественно, с некоторой опаской во взгляде, поджидала гостей на ступенях. Несколько служанок стояли позади нее. Мадатову уже приходилось встречаться с Шереф-Нисе-ханум, когда он приезжал высказать несогласие главнокомандующего по поводу брака Исмаил-хана с внучкой Суркая.