Взять
хоть наших охотников. А другие, бедняги, матросня с бака, сами не знали,
куда они нанимаются. Ну да они еще узнают! Узнают и проклянут тот день,
когда родились на свет! Жаль мне их, но я должен прежде всего думать о
толстом старом Луисе и о том, что его ждет. Только, смотри, молчок! Я тебе
ни слова не говорил.
Эти охотники -- порядочная дрянь, -- через минуту начал он снова, так
как отличался необычайной словоохотливостью. -- Дай срок, они еще разойдутся
и покажут себя. Ну да Ларсен живо их скрутит. Только он и может нагнать на
них страху. Вот, возьми хоть моего охотника Хорнера. Уж такой тихоня с виду,
спокойный да вежливый, прямо как барышня, воды, кажется, не замутит. А ведь
в прошлом году укокошил своего рулевого. Несчастный случай, и все. Но я
встретил потом в Иокогаме гребца, и он рассказал мне, как было дело. А этот
маленький чернявый проходимец Смок -- ведь он отбыл три года на сибирских
соляных копях за браконьерство: охотился в русском заповеднике на Медном
острове. Его там сковали нога с ногой и рука с рукой с другим каторжником.
Так вот на работе между ними что-то вышло, и Смок отправил своего товарища
из шахты наверх в бадьях с солью. Только отправлял он его по частям: сегодня
-- ногу, завтра -- руку, послезавтра -- голову...
-- Что вы такое говорите! -- в ужасе вскричал я.
-- Что я говорю? -- резко прервал он меня. -- Ничего я не говорю. Я
глух и нем и другим советую помалкивать, если им жизнь дорога. Что я
говорил? Да только, что все они замечательные ребята и он тоже, чтоб его
черт побрал, чтоб ему гнить в чистилище десять тысяч лет, а потом
провалиться в самую преисподнюю!
Джонсон, матрос, который чуть не содрал с меня кожу, когда я впервые
попал на борт, казался мне наиболее прямодушным из всей команды. Это была
простая, открытая натура. Его честность и мужественность бросались в глаза,
и в то же время он был очень скромен, почти робок. Однако робким его все же
нельзя было назвать. Чувствовалось, что он способен отстаивать свои взгляды
и обладает чувством собственного достоинства. Мне запомнилась моя первая
встреча с ним и то, как он не пожелал, чтобы коверкали его фамилию. О нем и
об этих его особенностях Луис высказался так (слова его звучали
пророчеством):
-- Славный малый этот швед Джонсон, лучший матрос на баке. Он гребцом у
нас на шлюпке. Но с Волком Ларсеном у него дойдет до беды, это как пить
дать. Уж я-то знаю! Я вижу, как надвигается буря. Я говорил с Джонсоном
по-братски, но он не желает тушить огни и вывешивать фальшивые сигналы. Чуть
что не по нем, начинает ворчать, а на судне всегда найдется гад, который
донесет на него. Волк силен, а эта волчья порода не терпит силы в других. Он
видит, что и Джонсон силен и его не согнуть, -- этот не станет благодарить и
кланяться, если его обложат или влепят по морде. Эх, быть беде! Быть беде! И
бог весть, где я возьму тогда другого гребца! Вы знаете, что сделал этот
дурак, когда старик назвал его "Ионсон". |